Ольха по большей части и птиц таких не знала, в лесу не водятся, как и рыбу прежде едала лишь ту, что живет в их крохотной речушке. А в могучем Днепре, что все равно похож на окиян, чего только не водится!

Еще она помнила уже смутно, что ела жареных рябчиков, кашу из раков, снова сыры, суп из свежих грибов, пирожки из мозгов, молодую морковь, репу, земляные груши, горки земляники и малины, жаркое из откормленных кур, набитых печенкой вперемешку с зеленью, разварную говядину, заливное из зайца, компот из разностей, жареные мозги с подливой, жареную баранью грудинку, разварную рыбу с пряными корешками, сбитые сливки, пироги со свежей земляникой, жареного глухаря, судака разварного, щуку с хреном, ряпушку печеную с хвощом, блины гречневые, куличи, бабы, жаркое из медвежатины, кисель со взбитыми сливками, вареный окорок молодого вепря, телятину жареную с яичницей, курицу с черносливом, воловий рубец с оболянкою, кулебяку с рыбою, крапиву с яйцами, сморчки с мозгами, линя с подливой, карпа жареного, карасей в сметане, кисель из крыжовника, окрошку, щуку с грибами, сладкий пирог из свежих ягод, окуней вареных с подливой, рябчиков с ягодами, суп из гуся, оладьи с вареньем и сметаной, ершей жареных, телячью печенку с земляникой…

Были десятки других восхитительных блюд, названия которых даже не пыталась запомнить, только провожала вытаращенными глазами то диковинную рыбу с нежнейшим мясом и совершенно без костей, Асмунд обозвал ее стерлядью, назвал даже дальнюю страну, откуда привозят еще живой, то отодвигала Асмунду и Рудому очередного поросенка с хреном, испеченного как-то иначе или наполненного не рябчиками, а жареными дроздами, то снова дивилась невиданным блюдам и вслушивалась в диковинные названия: капуста, морковь, гречневая каша, окрошка, котлеты, осетрина…

Оглушенная великолепием палаты, богатством одежд, диковинными блюдами, она все же замечала и повышенный интерес к себе. Не только как к пленной женщине, хотя уже ловила похотливые взгляды, но как к пленной княгине. Она это чувствовала, отец не зря учил княжескому ремеслу. Князь всегда должен уметь видеть и слышать больше других, подмечать мелочи.

Поэтому, даже не отрываясь от еды, она чувствовала на себе пристальный взгляд человека с черными глазами. И даже рассмотрела, на него не глядя, что у него черная курчавая бородка, черные, как вороново крыло, волосы и смуглое лицо. Густые брови срослись на переносице, глаза блистают остро, недобро. Хазарский посол, вспомнила она. Он пил и ел как все, смеялся шуткам, провозглашал здравицу в честь великого князя, создателя Новой Руси, но пьет и ест, как она заметила, меньше других, не пьянеет, а его черные, как спелый терн, глаза время от времени обшаривают лица всех сидящих, ничего и никого не пропуская.

Любопытно, подумала она невольно, кто-нибудь видит это? Или замечает только она, с детства воспитанная в княжеской науке все видеть и все примечать?

Когда Ольха, попросив позволения отлучиться, встала из-за стола, хазарин был занят разговором, не видел, как она вставала, однако когда возвращалась со двора, в коридоре ее окликнул негромкий голос. Ольха повернула голову, хазарин манил из раскрытой двери небольшой комнаты.

Ольха горько усмехнулась. Еще когда только встала из-за стола, как почти сразу поднялись трое пирующих у двери. Она не видела, когда Ингвар подал им знак, но дружинники следовали за ней во двор до самого отхожего места. И сейчас едва не наступают ей на пятки, так спешат вернуться за стол.

– Вряд ли мне это будет позволено, – сказала она насмешливо.

Хазарин кивнул:

– Это все просто. Отсюда бежать невозможно. А гридням я подарю по золотому. За то, что поговорю с тобой. У них на виду.

Он сунул гридням монеты, и Ольха удивилась, с какой готовностью ей разрешили остановиться. Хазарин увлек ее в комнату, но дверь оставил открытой. Русы могли видеть пленницу, но не слышали разговора.

Ольха спросила негромко:

– Что ты хочешь?

– Ты боишься?

– Я и так пленница, – ответила она холодно. – Мне хуже не будет.

Он улыбнулся, показав мелкие острые зубы:

– Тогда заботишься обо мне?.. Ладно, шучу. Рискую только я, да и то не очень.

– Что ты хочешь? – повторила она.

Он пожал плечами:

– Прямой вопрос. Древляне все таковы? Я мог просто заинтересоваться красивой женщиной. Как и все другие мужчины.

– Только не ты, – бросила она. – Я тоже видела тебя.

Его губы изогнулись в улыбке.

– Ты видела меня, я видел тебя… Ты не находишь это знаменательным?

– Нет, – сказала она резко. – Пожалуй, ты зря потратил деньги. Я пойду.

– Погоди, – попросил он уже без улыбки. – Я хотел сказать, что у нас есть нечто общее. Мы терпим обиды от захватчиков. Да, у славян к нам мало любви, ведь часть племен платила нам дань. Те же поляне, к примеру. А часть славян и теперь наши данники. Но древляне никогда ими не были, верно?

Она гордо тряхнула гривой волос:

– Никогда!

– Значит, у вас не должно быть к нам вражды, – ответил он, в черных глазах блеснула насмешливая искорка, и она с внезапным гневом поняла, что он имеет в виду. Древляне не платят дань потому, что сидят в непроходимых лесах, где и человеку пробраться трудно, а уж хазарской коннице никогда не пройти. – Мы можем говорить как друзья.

– А дань с полян? – напомнила она.

– Вы не поляне.

– Поляне нам братья, – напомнила она. – Пусть даже не совсем удачные. Но ведь даже от уродов грех отказываться, верно?

Его черные глаза по-прежнему были насмешливыми, будто разговаривал с ребенком.

– Разве не бьются с братьями хуже всего? Именно с братьями есть что делить. Ладно, я не об этом. К тому же это была малая дань – по мечу с дыма.

– Дань кровью, – напомнила она гневно.

– Да, – кивнул он, – но что можно взять еще с нищих? Зато ваши юноши… прости, юноши полян, взятые в наши войска, участвовали в дальних походах, видели дальние страны. И те, кто возвращался… пусть их было немного, но возвращались богатыми! А русы пришли и насели на вас своим задом. Они не просто берут дань, они превратили в рабов всех, от мала до велика. И даже земли ваши, некогда земли Великой Куявии, назвали Новой Русью!