— А если этот Клейст и другие рванут в обратную сторону? — спросил Севидов.

— Чудак ты, Борис Антонович. Во-первых, они раскрутили такую катушку, что обратно не рванут. Скоро весь мир будет лежать у их ног. А во-вторых… — Кутипов оглянулся на дверь и зашептал: — Ты думаешь, я и этот вариант не продумал? Дудки! Случись такое, сумеем унести ноги от большевиков. Заживем не хуже самого Краснова или этого склеротика Шкуро. Все будет у нас. Все! — Кутипов положил на плечо Севидова руку.

— Ну и паскуда же ты! — Севидов рывком сбросил руку Кутипова.

— Что? — опешил Кутипов, отступая к двери.

— Пошел вон, собачье отродье! — Севидов взялся за табуретку. — Писатель выискался! Вон, проститутка!

— Ты что, пьян? Зря коньяк перевел, — держа руку в кармане, спокойно проговорил Кутипов.

— Уйди от греха. Уйди!

— Хорошо, господин Севидов, — угрожающе проговорил Кутипов. — Пожалеешь. Еще сам ко мне попросишься. У тебя два выхода: или со мной, или к чертям, на тот свет. Ты еще не знаешь, что такое «пресс». До встречи.

После ухода Кутипова Севидов закурил, но успокоиться никак не мог. «Черт возьми, кажется, только-только начинает налаживаться связь с волей. Шалва Шавлухашвили, очевидно, связан с подпольем. Дерибас на это ясно намекнул. Ведь он предупредил, чтоб я не лез на рожон: кому-то в лазарете выгодны мои привилегии, кому-то нужна моя отдельная комната. Теперь все пропало. Этот белогвардейский выродок не простит оскорбления».

И еще Бориса встревожили слова Кутипова о Конраде. «Откуда Конрад узнал обо мне? А тот офицер из дивизии «Эдельвейс», который направил в лазарет? Он же ясно тогда сказал: «…коммен нах Эльбрус». Вот и вся разгадка. Но неужели немцы решили подняться на Эльбрус? Неужели Кабаневич и этот Кутипов не врут, когда говорят, что немцы вышли к Волге и Баку?»

— Ну, дорогой, поздравляю с сыном! — Генерал Хофер обнял Клауса и отвернулся, пряча повлажневшие глаза.

— И я вас поздравляю с внуком.

— Спасибо, сынок. Какое думаете дать имя?

— Посоветуемся с Дианой.

— Да-да, конечно. Неделя в твоем распоряжении. Заедешь в Ростов к отцу, порадуешь старика. Из Ростова в Берлин — самолетом. Скажи Мюллеру, чтобы приготовил посылку. Трудно теперь в Берлине, а Диане сейчас, сам понимаешь… — Генерал не смог сдержать волнения. — Ты извини, Клаус, раскис я. Ничего не поделаешь — дед. — Он отвернулся, приложил платок к глазам и тут же торопливо спрятал его, как бы стыдясь своей минутной слабости. Лицо его приняло обычное холодноватое и озабоченное выражение. — Поторапливайся, Клаус. Кстати, перед отъездом повидайся с Гансом. Он только что вернулся из штаба корпуса, его вызывал сам Конрад. Это не случайно. Очевидно, вам с Гансом предстоит серьезное дело.

…Ганс Штауфендорф не скрывал своей зависти.

— Везет же тебе, Клаус! Со всех сторон везет. Это же надо — одному человеку столько радостей сразу: родился сын, увидишь жену, увидишь родную Германию, Берлин. Я тебе по-хорошему завидую. Но поторапливайся. Нас ждут великие дела. Тебе твой тесть, конечно, ничего не сказал. А я скажу по секрету: генерал Конрад получил указание из Берлина водрузить на Эльбрусе флаг рейха. Кому он поручит это дело, точно пока не известно. Но вполне возможно, что нам с тобой… Кому же еще! Мы знаем маршруты. И вот еще что: ты будешь в Ростове, там есть лазарет для военнопленных номер сто девяносто два. Обязательно побывай там. В этом лазарете наш общий знакомый Борис Севидов.

— Альпинист?! — удивился Клаус.

— Да, вероятно, один из тех русских, с которыми в тридцать восьмом мы с тобой ходили в горы. Вот посмотри. — Ганс извлек из планшетки фотокарточку.

Клаус узнал невысокие строения альпинистского лагеря «Рот-фронт». На переднем плане — молодые парни и девушки. Обняв друг друга за плечи, они приветливо улыбаются в объектив. Ганса среди них не было: он фотографировал. Клаус жадно всматривался в потемневшие от горного солнца лица, отыскивая Ольгу. И он узнал ее. Она стояла между ним и Степаном Рокотовым. Они снимались после того памятного восхождения, когда Ольга едва не свалилась в пропасть. Клаус все смотрел на Ольгу и мысленно возвращался в не очень далекую радостную юность.

— Узнаешь его? — ткнул пальцем в фотографию Ганс — Вот, слева от тебя.

— Да, это Борис Севидов.

— Так вот, там, в лазарете, он упорно скрывает свою фамилию. Ты взгляни на него и припри к стенке. Генерал Конрад настоятельно рекомендует уговорить Севидова идти с нами на Эльбрус. Я бы сам поехал в этот лазарет, но необходимо срочно готовить отряд. И тут удачный случай — ты едешь. Тебе легче будет найти с ним общий язык.

— Что ты хочешь этим сказать? — нахмурился Клаус.

— Не сердись. Чего скрывать, у тебя с русскими альпинистами, помнится, были приятельские отношения. Даже та девица, Оля…

— Оставь!

— Молчу, молчу, — примирительно проговорил Ганс — Но согласись, старая дружба двух спортсменов может нам теперь здорово пригодиться.

— Почему ты мне прежде не показывал эту фотокарточку? — спросил Клаус.

— Ну… как сказать… — Ганс замялся. — Просто нужды не было… Кстати, такая же фотокарточка есть и у майора Ланге.

— Как она попала к нему?

— В секретном отделе штаба горного корпуса несколько таких снимков.

— Зачем?

— Пока к нам попал лишь Борис Севидов, но, кто знает, может, кого-либо из остальных встретим. Учти, Клаус, сам генерал Конрад настоятельно рекомендует уговорить Севидова идти с нами на Эльбрус. Мы, конечно, и без него справимся, но… советский офицер, брат генерала Севидова, водружает флаг германского рейха на Эльбрусе. Согласись — такой факт уже сам по себе прекрасная пропаганда.