— У архимага явно богатое воображение, — усмехнулся Мэттью. — Могу доказать. В любом случае меня подвинули. — Он взглянул на меня участливо, как никогда. — Теперь я — главный докладчик.

— Разыщите его, — донеслось в эту же секунду из угла. Атенаида закончила разговор и подошла к нам. — Рано не радуйся, — сказала она Мэттью. — И передай паникерам у себя в кабинете, что мы его найдем. Пожалуйста, — добавила она, видя, что тот и не думает уходить.

Моррис замешкался.

— Так ты уверена, что помощь не требуется? — спросил он меня.

— Нет, если только полиция не узнает.

Он побледнел.

— Извини, ради Бога. Я думал…

— Ничего, обошлось.

Моррис выудил визитку, нацарапал номер своего мобильника и всучил мне.

— Просто пообещай, что позвонишь, если будет нужно помочь.

Я спрятала карточку в карман.

— За меня не волнуйся.

— Между прочим, — подхватила Атенаида, — я просила о помощи.

Бен предупредительно открыл дверь, и Мэттью ушел.

— Вестон Норд, — сказала я с укоризной, как только щелкнул замок.

Атенаида сделала вид, что не слышит.

— Как Николас? Удачно побеседовали?

«Николас»? Никто еще не называл при мне доктора Сандерсона по имени. Даже Роз. Я вкратце передала Атенаиде, что узнала об Офелии Гренуилл, ее связи с Делией и письме, которого не было в бумагах Бэкона. Брошь я оставила в тайне. В конце концов, это был подарок, и я пока не видела причины им делиться.

— Мы ждем, когда доктор Сандерсон придет с письмом, — сказала я. — А пока можно вернуться к моему вопросу. Вы — оксфордианка, Атенаида.

— Vero nihil verius, — пропела она, разводя руками.

Я знала эти слова. «Нет ничего вернее правды». Однако процитировала Атенаида их не случайно. Так звучал девиз графа Оксфорда, своего рода пароль полусветских почитателей Шекспира — мира маргиналов, не чуждого никаким безумствам.

Атенаида горько усмехнулась:

— Поясню для вас, мистер Перл: оксфордианка — это не комплимент выпускнице Оксфорда… Их называют оксонианами. Да и родом я не оттуда. — Взяв у меня брошюру, она развернула ее и показала портрет человека в белом камзоле с высоким, отороченным черным кружевом, воротником. Его овальное лицо с аристократическим носом обрамляли темные волосы и подстриженная бородка. Он поигрывал золотой статуэткой вепря на черной нагрудной ленте. — Назвав меня «оксфордианкой», она имела в виду тех, кто верит, что пьесы Шекспира были написаны человеком, чей портрет я только что показала, — Эдвардом де Вером, семнадцатым графом Оксфордским. — Она перевела взгляд на меня, и ее глаза сверкнули непокорством. — То есть я для нее еретичка.

— Я этого не говорила.

— Но подразумевала, судя по тону. — Атенаида прошла к окнам и остановилась напротив, устремив взгляд куда-то вдаль, словно матовое стекла его не задерживало. — Как скоро мы переходим от похвалы к анафеме, когда дело касается веры!

Я открыла рот для возражений, но Атенаида не дала мне говорить.

— Шекспир, мистер Перл, — не просто искусство. Это религия.

— И наука тоже, — возразила я. — Чьи теории строятся на фактах.

— А вы, значит, просеяли их все? Все до последнего? — Она обернулась к Бену. — Стратфордианцы распоряжаются университетами и институтами, включая этот. А университеты распоряжаются истиной. Они не учат сомневаться, оспаривать доказательства. Насаждают лишь то, что сами приняли за аксиому.

— Нечестно получается.

— Правда?

— Мне надо было давно догадаться, — простонала я. — Должно быть, это увлечение Гамлетом сбило меня с толку. И Эльсинор…

— Кстати, об Эльсиноре, — подхватила Атенаида, довольная собой. — Оксфорд и был истинным Гамлетом — внутри Эльсинора, внутри Шекспира.

Бен только и успевал переводить взгляд с меня на нее.

— Истинным Гамлетом?

— Оксфордианцы считают, что граф Оксфорд писал Гамлета с самого себя, — пояснила я.

— Вы меня разочаровываете! — заквохтала Атенаида. — А кто сказал: «Сюжет «Гамлета» столь во многом перекликается с историей жизни Оксфорда, что это обстоятельство заслуживает пристального изучения»?

Я уставилась на нее во все глаза. Она процитировала мою диссертацию! Я думала, слова «наслышана о ваших трудах» относились к моей театральной, а не научной работе. Никто не читает чужих диссертаций, даже родные матери.

— Перекликается, Атенаида, а не списана.

— Как бедный конюх, сын перчаточника из Стратфорда, посмел обличить одного из самых знатных людей страны? Откуда он мог знать подробности?

— Все их знали. Точно так же, как сейчас все наслышаны об извращенных пристрастиях Майкла Джексона. Богатые и знаменитые всегда были на виду, а кое-кто этим даже бравировал. Мне только одно непонятно: зачем? Зачем вам — или кому еще — мешать с Оксфордом того, чьим именем подписаны пьесы?