Чайник засвистел. Анджела устремилась на кухню и услышала за спиной шаги. Она не хотела смотреть на него, не хотела видеть, каким станет его лицо, когда он предложит ей деньги, и пыталась выиграть время. Она достала кружку, положила в нее пакетик с заваркой и залила кипятком. Когда она наконец обернулась, выяснилось, что Филипп осматривает нераспечатанный конверт, лежащий на столе.

— Я вижу, ты получила результат анализа.

Она пожала плечами.

Он посмотрел ей в глаза.

— Но не удосужилась ознакомиться с ним.

— Нет смысла. Я и так его знаю.

— Теперь я тоже это знаю. Благодаря звонку в лабораторию.

— Ты удивлен? — Она пыталась придерживаться саркастического тона, но голос ее дрогнул. — Неужели ты действительно думал, что я могу солгать в таком важном деле?

— Я часто сталкивался с тем, во что невозможно поверить.

Конечно, он прав. Она сделала глубокий вдох.

— Зачем ты приехал?

Филипп выдвинул стул.

— Сядь.

Это ее дом, а он предлагает ей сесть! Анджела разозлилась.

— Спасибо, постою.

— Стоять придется долго, — ответил он и поставил дипломат на стол. Контраст мягкой черной кожи и поцарапанного соснового дерева был пугающим.

— Не думаю. — Анджела поставила кружку и сунула руки в карманы брюк. Это была последняя вещь из ее гардероба, которую еще можно было носить. — Я знаю, зачем ты приехал.

Он поднял бровь.

— Серьезно?

— Серьезно. — Анджела откашлялась. Почему она чувствует себя так, словно находится в суде? Разве можно отдаться едва знакомому мужчине, забыв обо всем на свете, а потом стоять на кухне и смотреть на него так, словно он твой враг? — Ты хочешь сделать то, что кажется тебе правильным.

На его щеке задергался мускул.

— Да, хочу.

— Иными словами, собираешься предложить мне деньги.

Филипп сложил руки на груди.

— Продолжай.

— И хочешь попросить меня подписать документ, в котором говорится, что я приняла такую-то сумму в обмен на освобождение от всех будущих обязательств. И так далее и тому подобное.

— Тому подобного будет очень много, — ответил он.

С виду это была шутка, но ледяной тон Филиппа говорил об обратном. Анджела ощутила дурное предчувствие.

— Конечно, мы оба знаем, что, какой бы документ я ни подписала, он не будет стоить бумаги, на которой напечатан, — холодно сказала она.

— Ты права.

— Я могу в любое время обратиться к судье и сказать, что совершила ошибку, согласившись на то, что ты собираешься мне предложить. Что мне нужно больше денег или что у меня не было возможности посоветоваться со своим адвокатом.

— Опять верно.

Анджела прищурилась.

— Я говорю это только с одной целью. Чтобы ты не слишком расстраивался, когда услышишь, что я ничего подписывать не собираюсь.

— Отлично, — чуть ли не промурлыкал он.

— Кроме того, я не собираюсь ничего принимать. Я уже говорила. Мне ничего от тебя не нужно.

— А как быть с именем отца в свидетельстве о рождении моего сына? Оно тебе тоже не нужно?

Анджела уставилась на него во все глаза. Что случилось? Как безличное «ребенок» превратилось в словосочетание «мой сын»?

— Отвечай, — резко сказал он и сделал шаг вперед. — Ты уже все спланировала. Но при этом не учла, чего хочу я.

— Я… я… Если хочешь, в свидетельстве о рождении будет значиться твое имя. С какой стати моему ребенку считаться…

— Незаконнорожденным, — холодно закончил Филипп. — Вот слово, которое ты ищешь. А с какой стати ему расти в бедности?

— Бедность не порок!

— Ты не думаешь, что этот ребенок заслуживает большего? Хорошей школы? Дома, который не выглядит так, словно побывал под бомбежкой? По-твоему, его должна растить мать, работающая с утра до ночи и тем не менее не способная свести концы с концами? Догадываюсь, что ты сумела вернуться на работу в свой «Кенгуру».

Он улыбался, но эта улыбка больше напоминала волчий оскал. Конечно, Филипп прав, но признавать это не следует.