«Не могу-у», — в отчаянии шептал он, мечтая об избавлении.

«Кажется, не все родственники разошлись. Не хотелось бы беспокоить их напоследок». Он потихоньку пробрался на кухню. Не включая свет, попил воды. Боль усиливалась. Учащенно дыша, весь в липком поту, зашел в туалет. Странно, но он даже не подумал о том, что в этой ситуации следовало бы вызвать «скорую».

«Хуже не будет, потому что хуже попросту некуда. Наоборот, будет гораздо лучше, если удастся прямо сейчас покончить с этими страданиями», — убеждал он себя, чувствуя приближающуюся развязку. Очередной приступ неистово рвущейся наружу боли заставил его пошатнуться. Побагровев от чрезмерного напряжения, он сделал слабую попытку натужиться, но совсем обессилел и лишь сдавленно застонал. Но вместо долгожданного облегчения ему стало не хватать воздуха, и он, запрокинув голову, надсадно захрипел и через некоторое время затих.

«Ну, вот и все», — безучастно отметило медленно угасающее сознание, а продолжавшие рефлекторно подрагивать пальцы судорожно дернулись несколько раз и, распрямившись, замерли.

Что-то бледное, парное, какая-то необычная пенящаяся субстанция, поначалу мелкими капельками, а затем, густея и бесформенно клубясь, выступила у него из ушей, носа, особенно обильно между ног, и невесомой дымкой устремилась ввысь. Одновременно улетучилась и боль, и неописуемое, пьянящее чувство полнейшей свободы тотчас охватило Мунко. «Мне удалось сделать это! — безудержно ликовал он. — Я свободен! Свободен от этой проклятой боли, а заодно и от всего, что так мешало мне жить!»

Пребывая в состоянии эйфории, он не сразу понял, что наряду с долгожданным избавлением от телесных мук он каким-то чудодейственным образом избавился и от самого тела. Счастливый и невесомый, он уже парил, оргазмически наслаждаясь этим состоянием, в облаках, постепенно поднимаясь даже выше их уровня.

В этом восхитительном витании — парении — полете его окружала какая-то очень тонкая, наподобие некой сферы, пелена, которая заботливо обволакивала его со всех сторон, оберегая от любого случайного и попросту неосторожного воздействия извне. Мунко с изумлением обнаружил, что небеса, оказывается, совсем не пустынны. Вокруг мельтешили чьи-то приветливые и доброжелательные лица, проплывали неясные, расплывчатые силуэты, и даже проскакал, обдавая всех облачными завихрениями, отряд спешивших куда-то суровых воинов-всадников.

Вдруг впереди появилось туманное облачко, из которого постепенно проступили черты белокурой девочки. Медленно приближаясь к Мунко, она радостно и доверчиво протягивала к нему свои ручки. Она была уже совсем рядом, как вдруг остановилась, потому что наткнулась на невидимую преграду, которая ограждала Мунко от любых контактов. Девочка растерянно огляделась, беспомощно захныкала, капризно затопала ножками.

— Муня, Му-у-нечка-а, — по-детски настойчиво шептала она, все еще не теряя надежды дотянуться до него.

Это напомнило ему далекое безмятежное детство, когда мама ласково называла его так.

«Кто же этот прелестный ребенок, причем явно других кровей. Ангелочек? Но почему без крыльев. — терялся в догадках он. — И откуда эта малышка может меня знать?»

Он было рванулся к ней, но девочка, обиженно сникнув, уже отдалялась от него, превращаясь в печально темнеющее пятнышко на небосводе.

Внезапно не только загадочная малышка, но и сами небеса стали стремительно отдаляться, и вскоре Мунко вновь оказался у себя дома, смутно ощущая, что некто, до поры до времени не вмешивавшийся в события, происходившие на небесах, принялся властно стирать из его памяти все подробности, связанные с невероятным полетом, и в особенности — впечатления от встречи с девочкой.

Впрочем, это витание — путешествие было таким неожиданным и скоротечным, что кроме восхитительного чувства полнейшей свободы, он ничего уже не помнил.

При тусклом свете лампочки, на фоне обшарпанных стен — скрюченное, не подающее признаков жизни тело. Пачка сигарет, выпавшая из кармана.

«Эх, надо было бы покурить», — с запоздалой досадой подумал Мунко (вернее, то, что было когда-то им), увидев рассыпанные по грязному полу сигареты. К собственному телу он, как ни странно, не испытывал ни малейшего сострадания. Более того: оно казалось ему чужим и почему-то омерзительным. Мунко едва не плюнул с отвращением на самого себя. Но будучи бестелесным, он при всем желании не смог бы этого сделать.

Первой заподозрила что-то неладное Балмасу. Ранним утром, подождав на кухне с полчаса, она вначале деликатно постучала в дверь туалета, а затем, встревоженная, побежала будить Санжи-нагасая, который остался ночевать у племянника. Хорошо еще, что Мунко не закрылся изнутри, а то как бы немощный старик с девушкой взломали дверь? С трудом перетащив отяжелевшего Мунко в зал на диван, они обнаружили, что он еще дышит. Родственники знали, что у него обострение язвы, но чтобы до такой степени. Перепуганные, они гадали, сколько времени прошло с тех пор, как он потерял сознание. Час? Два? А может, гораздо больше?!

Энергичная Балмасу тут же вызвала «скорую». Врач бегло осмотрел больного, поставил укол и, убедившись, что дело серьезное, увез его в больницу. К счастью, Мунко попал именно в то отделение, в которое ему было надо, — в гастроэнтерологию. Там он и очнулся уже поздно вечером. По словам соседей по палате, он весь день бредил, причем никто не мог понять, что он говорил. Посмеиваясь, они выдвигали разные догадки, и только один из больных, пожилой мужчина, который лежал у окна, догадался, что новенький бредит на тибетском.