— Свидание состоится 5 августа, на Преображенской — 5 и, надеюсь, пройдет «на 5»…

Вечером к нему еще заглянул поэт Владислав Ходасевич (интересное совпадение — Берберова и Ходасевич, с которыми провел этот последний вечер Гумилев, станут скоро мужем и женой) и засиделся за полночь, — хозяин никак его не отпускал, был чрезвычайно возбужден, все повторял, что напишет еще кучу книг и проживет очень долго.

— Непременно до девяноста лет, уж никак не меньше…

Словно заклинал судьбу.

После ухода гостя хотели еще с женой — она вернулась часов в одиннадцать — попить чайку, но раздумали, вместо этого Гумилев принес от служителя Дома искусств Ефима две бутылки лимонаду. Постелил постель, сначала жене, потом себе. Не спалось. Решил почитать… Жуковского…

Лист дела № 3. Ордер 1071. 3 августа 1921. Выдан «сотруднику Монтвилло» на производство обыска и ареста Гумилева Николая Степановича по адресу Преображенская, 5/7, кв. 2 и «по усмотрению в пределах Петрограда». «Все должностные лица и граждане обязаны оказывать указанному сотруднику полное содействие». Подписали — председатель Петроградской ЧК Б. Семенов и заведующий секретно-оперативным отделом П. Серов. Сверху приписка: «на двое суток» и «летучий» — это означает, что действует так называемая «летучка», отряд, который может произвести ряд обысков и арестов, и предполагается упрощенное оформление всех операций.

И следующий лист — № 4, маленький бланк, на нем — распоряжение об обыске и аресте Гумилева. Подписали — заведующий секретно-оперативным отделом П. Серов и следователь — «А. Карп…» (подпись не вполне разборчива). «Для ареста отправлен Монтвилло 3.8.21 г. в 11 час. 30».

Но арест произошел не в то время и не в том месте, где предполагали чекисты.

Видимо, не застав преступника и узнав, где он теперь обитает, «сотрудник для поручений» Монтвилло, чтобы не поднимать лишнего шума в ДИск’е днем, отсрочил операцию. А может быть, выследил поздно. Во всяком случае, протокол обыска оформлен по новому адресу — Дом искусств. Стук в дверь раздался уже часа в три ночи…

«Согласно данным указаниям, задержаны: гражданин Гумилев Николай Сергеевич» — снова чертовщина, теперь уже с отчеством! «Взято для доставления в Чрезвычайную Комиссию… переписка, другого ничего не обнаружено. Оставлена засада до выяснения». В графе «Заявление на неправильности, допущенные при производстве обыска» рукой Гумилева написано — «нет» и поставлена подпись. Расписался и понятой, представитель домового комитета — И. Гусев.

Искали ценности. Золота не оказалось, изъяли деньги — 16 тысяч рублей. Какова их ценность, можно понять по записи Гумилева, запечатленной на одном из листов дела: 1 июня он задолжал за обед в Доме искусств 7 тысяч рублей.

Аня Энгельгардт была совершенно растеряна и беспомощна, потом она рассказывала подругам, что муж ее успокаивал, говорил, что за него похлопочут и скоро отпустят, а она целовала ему руки. На прощанье сказал:

— Пришли Платона. Не плачь.

И, уходя, взял с собой «Илиаду» Гомера.

Кстати, о Платоне. Писатель Амфитеатров вспоминал, как однажды сказал Гумилеву, что Платон в своей утопии идеального государства советовал изгнать поэтов из республики.

— Да поэты и сами не пошли бы к нему в республику! — возразил Гумилев.

Привезли на Гороховую. Толпа выбитого из колеи, перепуганного люда. Обычная процедура: регистрация, сортировка. Фотографируют. Суют заполнить анкету. Гумилев берет перо.

«Звание дворянин…».Это — самое важное, это уже и обвинение, и состав преступления.

«Время рождения 1886

ближ. родственники жена, дочь

национальность русский

место службы „Всемирная литература“».Звучит метафорически, если не знать, что это только название издательства.

«Род занятий член коллегии

принадлежность к партии нет».

И только один пункт заполнен не Гумилевым, другой рукой: «арестован по инициативе Ка…»— далее неразборчиво.

Кто же этот «Ка…», хотелось бы знать? Не исключено, что тот самый следователь «А. Карп…», который подписал распоряжение об аресте Гумилева. Больше его имя в деле не появится и канет в неизвестность.

Некий беспощадный Карпов в марте 21-го, во время Кронштадтского мятежа, был назначен «для проверки деятельности заградительных отрядов по борьбе с дезертирами». Уж не он ли и есть тот «Ка…»? Именно эта мелькнувшая тень была следующим звеном в инициативной цепочке Ленин — Дзержинский — Агранов, которая привела поэта на эшафот.

Что пережил Гумилев, попав в руки чекистов? Менее чем за месяц до него тем же путем прошел академик Владимир Иванович Вернадский, к счастью, вскоре выпущенный, но оставивший запись об этом, по свежим следам.

С проницательностью естествоиспытателя Вернадский отметил одинаковые «чувство и мысль рабов и у русских революционеров, и у русской толпы». Рассмотрел комиссара — «товарища» Иванова — «из идейного искателя нового строя превратившегося в старый испокон тип сыщика».

И далее — по всему ходу изъятия человека из жизни, начиная с обыска: «Количество книг приводило их в изумление и некоторое негодование. Отвратительное впечатление варваров. Исполняли свою обязанность не за страх, а за совесть. Так и видно, что это люди, которые понимают толк в вещах, мелкие стяжатели. Смотря на все это, у меня росло чувство гадливости… Привезли в ЧК. Грубые окрики. Привели в комнату, где регистрировали, где были уже арестованные с узелками. Тут я провел несколько часов. Солдаты не позволяли разговаривать… Чиновники чрезвычайки производят впечатление низменной среды — разговоры о наживе, идет оценка вещей, точно в лавке старьевщика, грубый флирт…»