На кладбище для бедных с трудом отыскали местечко новому пришельцу. Бабушка посадила на могиле розовый куст: бедный Ханс так любил цветы, ему это будет приятно, говорила она.

И розы цвели — посмертное утешение сапожнику за его короткую неудачную жизнь. А дождь и ветер понемногу сравнивали могилу с землей.

После смерти сапожника в наследство остались одни долги, и Мария выбивалась из сил, чтобы свести концы с концами. С утра до вечера она стирала белье на речке у большого плоского камня, а Ханс Кристиан играл поблизости. Взрослые считали, что берег пуст и на нем ничего не происходит, но они ошибались: здесь было полно интересных вещей.

С грохотом клубились огромные колеса водяной мельницы, разбрызгивая молочно-белую пену. С соседней крыши, глядел на речку важный аист и по-египетски объяснял что-то внимательным птенцам. У корявой ивы на берегу выросла трава прямо из живота; наверно, это было не очень приятно. Когда спускали шлюз, вода уходила, и маленькие плотички беспомощно барахтались на песке, а водяная крыса глядела на них, сердито поводя усами. Все это были старые знакомые, он знал их привычки и многое мог бы порассказать о них.

От старухи прачки он узнал потрясающую вещь: оказывается, если копать и копать землю здесь, на берегу, то в конце концов можно прорыть ход в китайское царство! Ну, он-то сам не выкопает так много, но это вполне могут сделать жители Китая.

Сидя на берегу, он пел самые лучшие песни, какие только знал: а вдруг его услышит китайский принц и позовет к себе жить? Вот тогда-то уж у него наверняка будет хрустальный замок, а домой он вернется на большом корабле, точно таком, как у брата короля, принца Кристиана, который недавно стал губернатором острова Фюн.

Но китайский принц, как видно, был занят своими делами и не торопился с появлением. Лето кончилось. Ивы роняли в воду узенькие желтые листочки, плававшие, как крохотные лодочки. Лягушки спрятались в свои зимние убежища, а по небу тянулись вереницы улетающих птиц. Ветер становился все резче, вода холоднее, но мать по-прежнему проводила на реке целые дни. Иногда она посылала Ханса Кристиана на Северную улицу в лавочку господина Груббе за бутылкой водки: очень уж холодно было стоять в воде! Несколько глотков придавали ей сил, и она опять принималась за работу. К вечеру корзина наполнялась чистым бельем, а бутылка пустела. В городе стали поговаривать, что сапожникова Мария запивает. В богатых домах, где она получала работу, ее поведение строго осуждали: как легкомысленны эти бедняки! Право, это даже хорошо, что у них никогда нет денег, все равно они их пустят на ветер…

Однажды, когда мальчик бежал к реке с бутылкой в кармане, мадам Йенсениус, вдова пастора, высунулась из окошка и разбранила его. «Фи, какое безобразие! — возмущалась она. — Раз уж ты сейчас носишь матери водку, то потом, конечно, и сам запьешь. Пропащая женщина твоя мать». Эти слова врезались ему в память. До сих пор он никогда не думал, что люди могут быть так жестоки и несправедливы. Сердце его было полно обиды за мать, и он старался обходить стороной окна суровой пасторши.

Новое событие вошло в его жизнь и оттеснило в сторону все прежние увлечения: он прочитал Шекспира.

В том же приюте для престарелых дам и девиц, где жила мадам Йенсениус, у него завелись приятельницы, две тихие старушки Бункефлод. Старая Иоганна, ходившая к ним делать уборку, рассказала ему, что у них множество книг, прямо диву даешься, как это люди могут все прочесть.

Как-то раз она взяла его с собой и представила хозяйкам. Доверчивый и любознательный мальчик понравился старушкам, и они стали давать ему лоскутки для кукольного театра, учили, как получше смастерить костюмы, давали и книги. От них он и получил толстый том трагедий Шекспира. Перевод был плохой, многие места искажены, но этого Ханс Кристиан не мог заметить. Глубина шекспировских образов тоже была пока ему недоступна. Зато он был в восторге от необычайных событий, кровавых эпизодов, появления ведьм и призраков. Ему казалось, что он видит перед собой все, о чем говорится в книге, чувствует то, что переживают герои. Он мгновенно запоминал наизусть целые страницы и, к ужасу Марии, потрясал стены маленькой комнаты монологами Лира и сценами из «Макбета», накинув на себя материнский платок вместо королевской мантии. Его деревянным актерам тоже пришлось с головой окунуться в море шекспировских страстей.

Потом ему захотелось сочинять самому. Такие попытки он делал еще при отце, пользуясь немногими немецкими словами, которые тот вывез из Гольштейна, — ведь в театре актеры обычно говорили по-немецки. Охотнее всего он оперировал словом «Besen» — оно такое звонкое, ни за что не подумаешь, что это просто метла!

— Ну вот, хоть малышу мое путешествие пригодилось! — грустно усмехался отец, слушая, как деревянный король величественно произносит «Besen!», а придворные хором вторят ему.

Но теперь Ханс Кристиан собирался сочинить самую настоящую трагедию, где герои страдают, произносят длинные монологи, а потом все погибают — это казалось ему особенно необходимым, иначе что же за трагедия?

Недолго думая, о «взялся за дело. Герои получили звучные имена — Абор и Эльвира, так называлась и вся трагедия. Они любили друг друга, но злая судьба, разумеется, разлучила их, и в конце концов они скончались с монологами на устах. Были еще там и седобородый отшельник с сыном, они тоже любили Эльвиру, произносили монологи (речи отшельника были взяты напрокат из религиозной брошюрки «Обязанности по отношению к ближнему») и оба закалывались над ее могилой.