— Дома все умрут от радости, что смогут отдать меня. Они с облегчением вздохнут. У меня есть сестра, между Глорией и Антонием, которую отдали на Север. Она уехала жить к двоюродной сестре, которая богатая, чтобы иметь возможность учиться и научиться стать человеком…

Он продолжал молчать, а его глаза были полны слез.

— Если же они не захотят меня отдать, то купи меня. Папа совсем без денег. Уверен, что он продаст меня. Если он попросит очень дорого, то можешь купить меня в кредит, как это делает дон Жакобо, когда торгует…

Так как он не отвечал, то я опять лег, он тоже.

— Знаешь, Португа, если ты меня не любишь, то не важно. Я не хотел заставлять тебя плакать…

Он очень медленно погладил мои волосы.

— Дело не в этом, сын мой. Это не то. Люди не решают жизненные вопросы одними мани-пуляциями. Но я предложу тебе одну вещь. Я не смогу увести тебя от твоих родителей и из твоего дома, хотя мне очень хотелось бы это сделать. Это не правильно. Но, отныне и впредь я, который тебя любит как сына, буду заботиться о тебе, как будто ты действительно им являешься. Я подскочил, ликуя.

— Правда, Португа?

— Могу даже поклясться, как ты обычно говоришь.

Я сделал то, что редко делаю и что мне не нравиться делать с родными. Я поцеловал его в лицо толстое и доброе…

— Так ты ни с кем из них не разговаривал, и не мог сесть верхом на коня, Португа?

— Ни с кем.

— Но тогда ты значить не был ребенком?

— Да. Однако не все дети имеют такое счастье, какое имеешь ты, понимать деревья. Кроме того не всем деревьям нравиться разговаривать.

Он искренне рассмеялся и продолжил:

— Речь идет не о деревьях, а о виноградной лозе, и прежде чем ты меня спросишь, что это, я объясняю тебе: виноградная лоза — это дерево винограда. На нем рождается виноград. Это толстые лианы. Как красиво бывает, когда наступает сезон сбора винограда (он мне объяснил, как это бывает) и вино, которое делают в давильне (новое объяснение)!..

По мере того, как что-то происходило, он умел это объяснять с большим знанием. Так же хорошо, как дядя Эдмундо.

— Расскажи еще.

— Тебе нравиться?

— Сильно. Если бы я мог разговаривать с тобой восемьсот пятьдесят две тысячи километров без остановки!

— А бензин для такой поездки?

— Это бы шло за счет ежедневных расходов.

Тогда он рассказал про мелинис [37] , который превращается зимой в сено и производство сыра. Говорят «сыр», а не «сир», он сильно менял музыку [38] слов, но мне думается, что это придавало им большую музыкальность.

Он перестал рассказывать и глубоко вздохнул…

— Мне хотелось бы быстрее возвратиться туда. Возможно, для того, чтобы ждать спокойно свою старость, в мирном и очаровательном месте. Фольядела, рядышком с Королевской горой, в моем прекрасном Загорье.

Только сейчас я понял, что Португа старше моего отца, несмотря на это, его толстое лицо, имело меньше морщин и всегда блестело. Что-то странное пробежало во мне.

— Ты серьезно говоришь? Тогда он понял мое смятение.

— Глупыш, это произойдет не скоро. Может никогда не произойдет в моей жизни.

— А, я? Мне будет нелегко, если ты уедешь, как хотел.

Мои глаза предательски наполнились слезами.

— Но ты должен позволить людям иногда мечтать.

— Дело в том, что ты не пускаешь меня в свои мечты.

Он улыбнулся, очаровательно.

— Во все мои мечты, Португа, я включаю тебя. Когда я выезжаю на зеленные равнины с Томом Миксом и Фредом Томпсоном, я нанимаю дилижанс, чтобы ты путешествовал в нем и не очень уставал. Ты бываешь во всех уголках, где бываю я. Иногда, в классе, я смотрю на дверь и думаю, что ты сейчас войдешь и поприветствуешь меня рукой…

— Боже святый! Никогда не видел такой маленькой души, так жаждущей любви, как ты. Но тебе не стоит так привязываться ко мне, понимаешь?

И все это, я рассказывал Мизинцу. Мизинец, не был расположен к разговору, в отличие от меня.

— Но, правда, в том, Ксурурука, что после того, как он появился в моей жизни, мой отец изменился. Чтобы я не сделал, он считает, что это хорошо. Но считает, это в другом смысле. Не так, как другие, которые говорят: «Этот малый далеко пойдет». Очень далеко, но из Бангу он никогда не выйдет!