— Кто это? — крикнул Безверхов. — Ты, Темляков? Подойди! Что за стрельба?

— Да ничего особенного. — Т. Т. подошел, часто дыша. Тускло блестела его каска в колеблющемся свете костра. Под каской на бледном лице темнели провалы глазниц. — Минеры кончали работать, рогатку двинули, а она, что ли, искры высекла из скалы, ну, финики и всполошились.

Безверхов полез обратно в капонир. А мы с Т. Т. сели у костра, над которым закипал черный пузатый чайник. Шунтиков готовил завтрак: нарезал буханки черняшки, поставил на плоский камень пакет с рафинадом. Мы теперь жили как все люди: по утрам завтракали, а обедали — по-корабельному — в двенадцать.

— Ну, как ты? — с улыбкой посмотрел на меня Т. Т. Мы с ним после моего возвращения на Молнию еще не говорили, времени не было. (А может, еще примешивалось и чувство неловкости, безотчетное отчуждение, появившееся после той ночи.) — Выздоровел, беглец?

— Ага, — просипел я.

— Видал, как мы тут укрепляемся?

— Гибралтар, — просипел я.

— Что? А, Гибралтар. Точно. Васильев здорово работает. Две точки для пулеметов уже готовы, и еще будут запасные. А мин сколько понаставили!

— Ты почему к Безверхову перешел?

— Ну, почему… — Т. Т. хмыкнул. — Сам должен понять: мы с Литваком не уживемся.

— Да что ты на него взъелся?

— Никто не взъелся, — сказал Т. Т. — Просто мы разные.

— Ну и что? Утопить его, если на тебя не похож?

— Зачем утрировать? — проворчал он. — Я Литваку как командиру отделения не доверяю. Он же малограмотный… Тебя ведь увезли на Хорсен, ты не знаешь, как тут было…

— Завтракать! — крикнул Шунтиков, всыпав в закипевший чайник заварку. — Подходи за хлебом!

Мы пили горячий чай из котелков, пропахших борщом и туманами. Заедали ломтями черняшки. Экономно хрустели рафинадом. Все-таки, думал я, с маслом было вкуснее. И питательнее.

— Так что тут было? — спросил я прояснившимся после горячего чая голосом.

— Да так, — Т. Т. принялся сворачивать цигарку, — ничего особенного… просто некоторые нюансы… — Он чиркнул спичкой, на мгновенье осветив свой вдумчивый нос, и выпустил толстую струю махорочного дыма: она медленно таяла в холодном воздухе раннего утра. — Ушкало меня вызвал и говорит: буду тебя воспитывать как правильного бойца. — Т. Т. усмехнулся. — Ты, говорит, обязан бдительно нести вахту, товарищей выручать и так далее. Я говорю, что устав заучил еще в учебном отряде и, конечно, выполняю. Но прошу официально: переведите меня из отделения ефрейтора Литвака. Он даже и не стал спрашивать почему. Говорит, я сам так думаю, у Литвака у тебя не пойдет служба, потому что Литвак на тебя злой. Пойдешь к Безверхову в отделение. Это сам Ушкало сказал.

Длинный Сашка Игнатьев, в каске, с винтовкой за сутуловатой спиной, подошел к нам, прихлебывая из котелка.

— А вот и Осипенко, — сказал он, окая.

— Почему Осипенко? — спросил я.

— А ты не слыхал? — Сашка отставил руку с котелком и продекламировал:

Он жизнерадостно засмеялся, слегка взвизгивая.

— Ничего остроумного, — сказал Т. Т. — Просто чушь.

— Ну и как — хорошо тебе у Безверхова? — спросил я.

— А чего? — Т. Т. пожал плечами. — Безверхов разумный человек. Мы понимаем друг друга. Текущий момент обсуждаем.

«Текущий момент»! Мне сразу вспомнился давний июньский вечер… Гроза гремела над Питером, ливень ворвался в колодец нашего двора…

— Он мне доверяет, — продолжал Т. Т., гася окурок о камень. — Вчера вот — поручил громкую читку, когда газеты пришли. Сводку прочесть и другие материалы, ну и разъяснить, конечно…

Ох и гроза грохотала в тот вечер! В небе будто рушились гигантские крепостные стены…

— Сам-то он, видишь ведь, занят строительством. Нет, он разумный человек, — повторил Т. Т., — и, главное, интересующийся положением. Это тебе не Литвак, у которого на уме одни авантюры…

— Толя, — прохрипел я, — что ты называешь авантюрой? Наш поход к «Тюленю»?

— Ну, видишь ли… Борька, я твои чувства вполне понимаю. Старая дружба, соседи по дому… Но согласись, что с чисто военной точки зрения эта операция бессмысленна.

— Похоронить товарища по-человечески — бессмыслица?

— На войне приходится считаться, Боря, не с чувствами, а только с военными обстоятельствами. Операция с единственной целью привести дырявую лодку с двумя трупами ставит под угрозу жизнь других бойцов без малейшей попытки достигнуть какого-либо преимущества над противником.

— Мы достигли преимущества. Доказали, что мы не скоты.

— Ладно, оставим это…

— И потом: разве Литвак затеял операцию? Скорее я. Выходит, по твоей логике я тоже авантюрист?