– Да я не очень, – признался я. Стыдно сказать, меня совершенно не взволновала смерть двух молодых мужчин, убитых на моих глазах. – Трудно даже представить, какие силы сейчас сошлись…

– Да, – согласился он, лицо оставалось мрачным. – На той стороне тоже наши… Это был класс! До сих пор не понял, что за новая разработка.

– Ваши, это кто?

– Это неважно, – ответил он угрюмо. – Просто профессионалы. Но я, помимо того, что выполняю приказ, еще и считаю вас правым. Да другого бы Куйбышенко и не послал вас охранять!

– Еще бы, – сказал я. – Не удержались бы от соблазна?

Он ухмыльнулся одной половинкой рта.

– А здорово, если бы послали охранять вашего идейного противника! Как бы столкнулись присяга, дисциплина и верность Родине?

В довершение всего, когда возвращались, пришлось пробиваться через толпу разъяренных патриотов, по большей части стариков-ветеранов, их не могли не впустить во двор, и вот они встретили нас прямо на ступеньках у двери. Против этих дедов, обвешанных орденами за оборону Отечества, телохранители стеснялись применять силу, только закрывали меня своими телами. Несколько раз чувствительно ударили палками по голове, а когда я наконец пробрался в офис, а Терещенко захлопнул за мной дверь, мы все дышали, как загнанные кони.

На скуле Терещенко расплывался кровоподтек, нижняя губа распухла, слева из трещинки потекла красная струйка. Еще два телохранителя выглядели совсем избитыми, я чувствовал себя так, словно по мне промчался табун коней: голова трещит, колено разболелось и распухло, на скуле кровоподтек, Власов вызвал медиков, да не простых, а от самого Уварова, тот прислал участливых, но безжалостных коновалов. Под колено вкатили сразу три укола, забинтовали, еще укол всадили для профилактики на будущее, после чего у меня под кожей забегали огненные муравьи. Тело некоторое время зудело неудержимо, потом все затихло, я с изумлением ощутил, что боли нет, чувствую себя превосходно, могу вспомнить все детские стишки, а силы во мне столько, что побороться бы с кем…

Врачи понаблюдали, один сказал бесстрастно:

– Этого хватит до ночи. Потом свалитесь. Но за это время организм восстановится.

Я спросил бодро:

– А фонарь?.. А, ладно, мужчину это не портит. Тем более в России… За меня проголосуют все, начиная от тинейджеров до пенсионеров, с фонарем выгляжу своим в доску…

– Кровоподтека не увидят, – безжалостно сказал медик. – Пока вас довезут до телестудии, все рассосется.

– Жаль, – ответил я. – А так хотелось выглядеть лихим мужчиной.

Власов взглянул на часы.

– А вообще-то пора ехать. В это время там везде пробки, а мы еще не президентский кортеж, чтобы для нас впереди освобождали дорогу. Вы еще не забыли, Борис Борисович, что через два часа начнутся ваши теледебаты с претендентом на пост президента от партии «Россия – это мы!»?

Вообще-то теледебаты – штука подлая. Все политики знают, на зрителей действуют не доводы, а голос и манера повязывать галстук, умение сидеть в кресле и улыбаться в телекамеру.

Юлия сидит рядом притихшая, я вижу, как внимательно поглядывает на меня краем глаза. Я тоже кошусь в ее сторону, наконец наши взгляды встретились, она смутилась, а я невольно заулыбался.

– Юлия, у нас глаза станут как у зайцев. Что у меня не так: галстук, воротник или же волосы из носа?

– Все в порядке, – заверила она. – Просто держитесь так же, как сейчас. За правое дело – стой смело, так?

– Так. Беда в том, что и мой противник считает свое дело правым.

– Но вы ему докажете, что он не прав?

Я ответил уныло:

– Ему, может быть, и докажу. Он не дурак, я его знаю. Но надо доказать сорока миллионам телезрителей, что в это время смотрят эту программу. Говорят, что ради нашего поединка подключатся еще не меньше двадцати миллионов. А то и тридцати!

Шоу, дурацкое шоу, это я видел и злился, стоя за кулисами, пока шоумен развлекал приглашенную публику анекдотами и сальными шуточками. Мой оппонент явился еще раньше, держался в сторонке, окруженный толпой советников. Они все нашушукивали ему последние наставления, ну точно как перед выходом на ринг, едва не обмахивали полотенцами, еще бы капу в зубы да под трусы заглянуть, как зачем-то всегда делает судья на ринге.

В зале, где нам выступать, не то заканчивалось дог-шоу, не то выясняли, кому с кем и в какой позе спать, нормально или не совсем, когда сын с мамой, папа с сыном, а дочь занимается сексом с родителями, хуже это или лучше, чем с посторонними, рискуя подхватить болезни?

Сцена залита светом прожекторов, к счастью – два стола и по стулу, а могли бы в самом деле устроить ринг или постелить борцовский ковер. Это подлаживание под тупенького среднего человечка, пришедшее из Штатов, вовсе не американщина, а именно юсовщина, которую нужно уничтожать в каждом человеке, выдавливать, а если не удастся – то на хрен и такого человека, можно хоть в газовую печку. Правда, об этом не скажешь, но так, к счастью, думают многие и в Америке. Некоторые даже говорят вслух, как Гарри Голдуотер или мой коллега, профессор Джеймс Олдвуд.