– Тогда еще не было французов!

– Ну франком, какая разница? Жаль, тогда не было американцев, это сразу бы сняло ряд проблем. А то вон Чуев, Троеградский, Карельский и еще целая куча деятелей, что раньше и не рыпались, уже сформировали фракции, уже объявили о создании своих партий…

– Дурак этот Троеградский, – сказал Романцев с отвращением.

– Совершенно с тобой согласен.

– Дурак потому, – добавил Романцев зло, – что тоже пытается, как и ты, продать Россию! Какая разница, Штатам продать или Европе?.. Это все равно – предательство. Россия должна оставаться Россией!

Я вздохнул.

– Даже евразийский путь не признаешь?

– А что такое евразийство?.. Это помесь Европы с Азией? Нет, я не хочу быть помесью. И не хочу, чтобы русский народ считался не то мулатом, не то метисом. Словом, в любом случае ублюдком. Мы не ублюдки! Мы – русские. Особый народ.

Я долго сидел с тяжелым чувством потери после его ухода. Прекрасный человек Романцев, я готовил его себе на смену, прекрасный в смысле напористой политики, просто великолепный деятель, даже как человек оказался на удивление прямолинейным и честным, кто бы мог такое подумать: за славянское происхождение Рюрика готов всем глотки рвать, и хрен с нею, политикой и уживчивостью, за идеи на арену Колизея ко львам выходили… и как жаль, что не доказать ему насчет вчерашности его идей.

Прорвав тягостные мысли, как острый лунный рог темные тучи, вошел Лысенко, в руках коробочка с дивидиском, на морде довольнейшая улыбка.

– Первые кадры, – сообщил он. – Честно говоря, я не очень-то верил. У нас всегда что-то рвется.

Диск исчез в щели, замигали огоньки, на большом экране высветилась холмистая равнина, покрытая снегом, типичное представление иностранцев о России, издали на оператора идет, увязая по колено в снегу, отряд воинов в железных доспехах и в рогатых шлемах.

– Разве Рюрик вломился не летом? – спросил я. – Раньше войны были всегда летом. Первым попробовал зиму Наполеон, за что ему и надрали…

– Летние сцены потом доснимут, – пояснил он. – А здесь Рюрик с западными менеджерами уже основали Старую Ладогу и двигаются на помощь Новгороду. Будут учить, так сказать, торговать. Бизнесу, если по-нашему. Рыночным отношениям!

– Ну-ну, а мечи тогда зачем?

– Время было такое… Как и сейчас, кстати. Судя по летописи, приход Рюрика буквально спас славянские племена, что утопали в крови. Он положил конец братоубийственной войне, а это не сделаешь одними проповедями!

Я внимательно рассматривал красочное действо, цифровое качество дает изумительный эффект, это не наши «цветные» фильмы в серо-зеленой гамме. Отчетливо видно следы усталости на лицах, вот в середине войска женщины гонят скот, на санях везут поклажу.

– А где же братья Рюрика?

Лысенко оторвал взгляд от экрана, на меня взглянул с некоторым недоумением.

– Кто?

– Ну, Синеус и Трувор. Или Трогвар, не помню, как по летописи.

Он отмахнулся.

– Ах, вот вы о чем! Мы взяли за основу другое прочтение. Фразу насчет трех братьев, даже их имена, читаем в современном пересказе и транскрипции, но нет двух мнений, что это такое. Самый популярный вариант, мол, на призыв откликнулись три брата: Рюрик, Синеус и Трувор, такая легенда запоминается охотнее. У нее богатая устная традиция сказок, так всегда три брата, да и вообще число три крайне удобно: три богатыря, три мушкетера, три солдата Киплинга, три брата, три сестры, три поросенка… Однако более серьезные исследователи прочитывают «Синеус» и «Трувор», как «род» и «войско», что, как нам кажется, больше соответствует истине.

– Гм…

– Вот видите, и вам больше нравится сказочный вариант о трех богатырях. Богатырь может побить дракона, но для глубоких преобразований нужны умелые менеджеры. Много менеджеров. Ими могли выступить только люди, прибывшие с самим Рюриком. Он их, естественно, поставил управляющими во всех областях, они задавали тон и пример своим хозяйствованием и отношением к делу. Если кто пытался жить сообразно славянской лени, это каралось. Не знаю как, укоризненным взором или усекновением головы, но поощрялось трудолюбие, так свойственное западному человеку и так презираемое вольнолюбивыми славянами.

Юлия заглянула в кабинет, предупредила:

– Борис Борисович, с вами добивается встречи один незнакомый человек.

– Гони, – ответил я без колебаний.

– Борис Борисович, – сказала она, не двигаясь с места, – он выглядит очень достойно.

– С точки зрения имиджмейкера?

Она кивнула.

– Он безукоризнен. Я даже боюсь строить догадки, кто он и откуда. И каких людей представляет.

Я взглянул на часы.

– И чего он хочет?

– Просит всего одну минуту. Понимаете, всего одну. Оружия, как говорит Терещенко, при нем не обнаружено.

Я поморщился, кивнул.

– Ладно, пусть войдет. Минуту не жалко.

Она исчезла, через пару минут в кабинет вошли Терещенко, хмурый и с подозрением на лице, и крепкий моложавый господин, действительно одет безукоризненно, даже я это почувствовал. Не понял, не оценил, а именно ощутил, я еще на том уровне, что понять и оценить не в состоянии, но насчет ощущений – политики дадут сто очков всяким там канарейкам в шахтах и муравьям, предчувствующим землетрясения.

Терещенко, остановившись за спиной господина, проговорил хмуро: