Так же выгнал Альяш из деревни Бельского, больного Ломника и всех остальных. Регис подался на Брестчину и в Жабинке открыл свою секту. Ломника, пролежавшего с месяц в белостокской больнице и так и не оправившегося от побоев, сыновья забрали домой. В Михалове на могильном памятнике в виде дуба с усеченными ветвями Павел Бельский написал ему эпитафию:

Похоронив друга, Бельский уехал в Гродно и поступил на службу в похоронную фирму пана Лютеранского — составлять тексты для памятников. На католическом кладбище в Гродно еще и теперь можно прочитать перлы его творчества. Например, мужику, которого забодал бык, Павел посвятил такие слова:

Мирон-«архангел» уехал в свои Телушки и занялся пчеловодством [40] .

Покончив с церковью и своими помощниками, Альяш не успокоился. Угрожая неизвестно кому, он кричал:

— Нехай они все подохнут, нехай гниют недостойные меня! Нехай все станет прахом, в пыль рассыплется, дымом пойдет, раз не умеют меня ценить!..

Он нанял в Соколке уездного, а в Белостоке окружного адвокатов. Сначала юристы давали бой тем богомольцам, кто требовал у Альяша свои деньги, отданные в канун «конца света», а потом от имени Альяша законники затаскали людей по судам.

Коровы Банадика Чернецкого потоптали грядки клубники на территории Вершалина, и мужика, который выручал пророка из беды, сокольский суд приговорил к штрафу. Хорошо, что шудяловский войт, приняв во внимание бедность подсудимого, заменил штраф пятью сутками ареста. Положив в торбу хлеб с салом, Банадик отправился в Кринки отбывать наказание.

Умерла внучка Альяша. Покойницу несли через село та кладбище, и два парня при этом посмеялись над чем-то. На следующий день Иван Чернецкий с другом были вызваны в суд и оба получили по три месяца тюрьмы.

Федор и Александр Голомбовские из-за чего-то повздорили с Тэклей. Альяш выскочил из дому и обругал братьев матом. Старший сказал:

— Вам-то, дядька, грех язык поганить! Вы же святым были, вас на иконах малевали!..

Потащили в суд и братьев.

Наша Химка наконец получила долгожданную весточку от детей. Вместе с письмом в конверте пришла из Советской России фотография бравого летчика с кубиками на петлицах. Не помня себя от счастья, отцова сестра несколько дней не ела и не спала, молилась на фотографию, показала ее всем страшевцам.

Польская пресса подробно сообщала, как русские летчики воюют в Испании. Симпатии редакторов были на стороне генерала Франко, и газеты, не жалея красок, расписывали, как там пачками сбивают русских, как горят их самолеты. Химка вдруг вбила себе в голову, что и ее сын за Пиренеями, оттого так долго не писал.

Тетка примчалась в Грибовщину, дала фотографию Альяшу и попросила:

— Помолись за него, святой отец, пусть не тронет его пуля проклятого фашиста! Посмотри, какой он у меня красавец! Нечем было кормить в разруху, не рос, болезненным был, а как похорошел!.. Помолись, отец Илья, у тебя рука легкая, я знаю! Его Яшкой зовут, а фамилию можешь не упоминать, дева Мария знает и так! И ты, господи, веси! — вскинула Химка на лоб три пальца. Старик взбеленился:

— Ты кого суешь?! Большевика?! Цацалиста?! Комиссара-безбожника?!

И ту Химку, что свела его с Тэклей, прятала от рассвирепевшей толпы, верой и правдой служила ему пять долгих лет, Альяш прогнал.

— Еще раз припрешься — полиции отдам!

Старик отправился в гмину, чтобы объявить властям, что на ближайшие выборы «в раду» выставляет свою кандидатуру.

Тэкля пополнела и еще больше похорошела. Стоило кому-нибудь из мужчин пошутить над ней, адвокаты сейчас же подавали на шутника в суд. (Только к бывшим «святым девам», оставшимся с маленькими «апостолятами» в качестве соломенных вдов и чуть ли не попрошайничающим, Тэкля относилась сердечно и помогала, чем могла.) Сходясь после работы, грибовщинские мужики часто теперь говорили:

— Чисто как Полторак стал наш Климович!

— Хуже! У того по крайней мере не было такой власти! Базыль Авхимюк свалил его, полиция немного потаскала, даже в Гродно увезла, а потом ему за это же самое иконку Георгия Победоносца в серебряной оправе вручили!.. Попробуй тронь этого — беды не оберешься!

— Живодер!

— Его Судецкий со своими гавриками нагнал такого страху на баб, что они выйти на двор боятся! Дыхнуть никому не дают, последних собак на селе добивают.

— Идет Альяш в сортир — и они гуськом. Закроется, а они со стрельбами стоят по бокам, сам видел я… Тьфу!..

— Такую банду имел когда-то граф Браницкий в Белостоке, так на нее можно было графине пожаловаться, а к кому пойдешь теперь?

— Не дай бог, когда из хама станет паном! Еще и войтом станет — тогда взвоем! Паны такого и без голосования могут в гмину протащить!

Вполне возможно, что этот упрямец выкинул бы еще какой-нибудь номер, могущий поразить небогатое воображение бывших поклонников, и они бы пророку все простили и вознесли бы его на еще больший пьедестал. «Он ведь ничего сам не делал, — объясняли бы они друг дружке, — все его руками учинил господь!» — «А с нашим народом иначе и нельзя! — подхватили бы другие. — Господь с Адамом и Евой не мог справиться, а на Альяша навалилось столько народу!..» С идолом, создание которого нам немало стоило, не так просто распрощаться.