А меня грызло разочарование.

Под вечер того же дня новая волна паломников в Грибовщину затопила Страшево. Солтыс, староста, распределил их по хатам на ночевку. К нам пришли семь женщин из-под Бельска. Отец принес охапку гороховой соломы и разбросал ее по полу в большой комнате. Мама набрала щепочек и растопила плиту. Вслушиваясь в диковинный язык, мы с братом во все глаза разглядывали постоялиц. Они говорили по-украински.

— Подвынься, бо тут мякко — гріх!

— Та й мені тільки жмэня потрібна!

— А я ляжу на голу підлогу!

— Тетки, что есть будете? — спросила мама у старшой.

Женщина попросила кастрюлю и два стакана ячневой крупы.

— Оце тількі будэ істи нашэ бріннэ тіло!

Мама поставила варить кашу и пошла доить коров. Гостьи положили в изголовье свои узелки, стали коленями на голые доски и начали молиться.

Вернулась с подойником мама. Процедив молоко, она заглянула в кастрюлю. Подумала, каша постная, покачала головой и влила в кастрюлю кружку парного молока, затем наполнила кружку еще раз — для Володьки, а остальное понесла опустить в колодец, чтобы утром идти с ним в Городок.

У порога маму догнала Нюрка.

— Тетя, что вы наделали?! Они же клятву давали! — испуганно зашептала она. — От Скробляцкого леса будут ползти на животе…

Но было уже поздно. Богомолки видели, как мама лила молоко в кашу. Поступок мамы их ошеломил. От возмущения они некоторое время не могли вымолвить слова. Затем разом, как по команде, подхватились, быстро разобрали свои узелки. Старшая забормотала заклятье:

— Фу-фу-фу! — по три раза с отвращением дунули на маму, на отца, на нас с Володькой остальные бабы и, брезгливо обходя плиту, гуськом потянулись на улицу.

Растерянная мама, опомнившись, плюнула нам с Володькой в глаза и стала торопливо протирать их фартуком, словно богомолки облили их отравой. Но этого ей показалось недостаточно. Она выхватила из сундука венчальную свечку, чтобы накапать воску на дверную ручку.

— Не поможет! — авторитетно объявила Нюрка.

— Ты думаешь? — Перепуганная мама совсем потеряла голову.

— Если бы вы раньше закапали! Нужно, чтобы они сами сняли проклятье.

Мать бросилась вдогонку за бельчанками.

— Да погодите же вы, другой вам сварю, невелика беда! — униженно молила она их за дверью. — Вернитесь, разве можно не евши, лю-уди?!

— Оставь, черт их бери! — гаркнул отец. — Не проси, раз они с ума спятили, как их дурной Альяш! Я бы им мазута, каким соломорезку смазываю, в кастрюлю наложил!

Мама не послушалась. Но как она ни унижалась, как ни умоляла вернуться, спать бельчанки легли во дворе под нашей грушей.

Мама долго не находила себе места.

— Испортят они нам детей проклятьем, вредные! — жалобно говорила она отцу, глядя на него с надеждой.

— Выкинь из головы, глупость все это!

— Ой, не скажи! Если бы хоть одна это говорила! — так и этак проверяла она на муже свои сомнения. — Подумай, сколько их было, и каждая бросила по такому слову!

— Тьфу! Заладила свое… скоро и сама начнешь верить! Манька, выкинь это из головы, займись делом, брехня все это!..

— Пра-авда?! — Голос мамы еще дрожал, но глаза уже светились. — Говоришь, не будет ничего?!

— Ты как малая, ей-богу!..

Их обоих теперь стало занимать другое: что делать с кашей? Сами поужинали. Оставить до утра — прокиснет. Вывалить свиньям — каша на молоке, жалко и грешно…

В это время Нюрка вернулась от богомолок и успокоила:

— Ну, слава богу, они, кажется, про вас совсем забыли!

— Да уж будь что будет! — вздохнула мама. — Нюрочка, золотце, ты молодая, съешь эту кашу, чтоб не пропала!

— Что вы, тетка Маруся, я же так файно наелась, картошки с рассолом!

— Ничего, поешь еще раз, что тебе, девке такой, станет! Бери, бери, в ней одного молока сколько!

И Нюрка, обреченно вздохнув, села на порог и опорожнила всю кастрюлю.

— Уф-ф! Аж дышать трудно! — Она поставила посуду на плиту. — Разве на гороховой соломе лечь в той комнате, а то свалюсь еще с лавки! Я теперь как колода.

— Ложись, ложись, солому завтра выбросим! — разрешила благодарная мама.

Все улеглись спать, но мне не спалось. Сколько разочарований за один день! Альяш — это же чистый обман, как и обновление икон, и все другое. Нету, выходит, никакого замка в Грибовщине! А вот такие в него верят! На днях дядька Шиман догнал таких же двух бабок и пожалел: «Садитесь, тетки, подвезу! А узлы свои снимите с натруженных плеч, пусть тело отдохнет немного, до Грибова еще далеко!» А они: «Спасибочко, добрый человек, что хоть нас берешь, а торбы уже на плечах подержим, чтобы твоему коню легче было!»