Лютовой сказал с интересом:

– Бравлин, а как ты будешь проповедовать свою Истину?..

Я пробормотал:

– Да уж придумаю.

– Э нет, давай учись сейчас! Подыскивай имидж, так сказать. Или форму. Если подашь в виде трактата, то кто их читает? А кто прочтет, на того не подействует. Надо, как Коран, – в стихах! Ты стихи не пишешь?

– Нет, конечно.

– И не писал?

– Странный вопрос, – буркнул я. – Кого из нас миновало детство?

– Ага, – обрадовался Лютовой, – все-таки поэтическое мышление есть!.. Ведь все твои предшественники: Заратуштра, Иисус, Мухаммад – прекрасные поэты. Так что надо постараться. Лучше в форме какой-нибудь аллегории.

Я подумал, сказал:

– Ладно, получай. Господь… или Бог, можно даже – Господь Бог, ему все равно, создал человека и оберегал во младенчестве. Затем выпустил в мир, который создал для него, человека. И до первой линьки оберегал от соблазнов: сжег Содом и Гоморру, побивал демонов… он же побивал, было такое? А когда человек блуждал во тьме, возжигал дивный свет, освещая к себе дорогу.

Лютовой кивнул:

– Это хорошо. Дорога к Богу, гм…

– Но сейчас, – сказал я с нажимом, – после нескольких линек, человек стал той большой крупной гусеницей, которой предстоит уже не следующий стаз… Теперь время превращаться в настоящее крылатое имаго, красотой и величием похожее на ангела! Или на самого Бога, ведь он по образу и подобию? Но человеку настолько нравится его гусеничная жизнь, это состояние жрущей и беспечной гусеницы, что не торопится исполнять Божий Завет… не торопится. Ему и здесь хорошо.

Лютовой кивал, словно отмеривал ритм. Я закончил почти сердито:

– Мы же, те немногие гусеницы, что еще помнят, для чего создавался наш мир! Мы полны решимости прийти к Богу. Прийти и подставить свои плечи под тяжелую ношу, которую он держит пока что в одиночку.

Лютовой с покровительственным видом похлопал в ладоши.

– Браво! Красиво и гордо. Настоящий сын гор… замочить бы их всех, гадов!.. Нет, в самом деле красиво, без шуток. Сразу чувствуешь себя лучше других, неким избранным, а это очень важно. Только эту декларацию надо наполнить жизнью. Насчет похорон и кладбищ ты хорошо придумал, хоть и очень жестко. Ну, как-то очень резко, без поклонов и комплиментов. Однако этого, как сам понимаешь, маловато.

– Кое-что есть, – ответил я неохотно.

– Давай! – потребовал он.

– Я еще не отгранил…

Он покачал головой, брови взлетели на средину лба.

– Ты всерьез надеешься сам?.. Чудак, я ведь уже говорил тебе, что Христос выдавал только тезисы, да и то рваные!.. А его апостолы уже приводили в порядок, выстраивали систему. И вообще основатель христианства – Павел! Однако говорим о Христе, ибо первым рушить старый мир начал именно он. Так что не жмись, выдавай все, что есть, неоформленное! А в бриллианты твои алмазы будем обтачивать сообща.

Я сказал хмуро:

– Но величайшим из людей признан Мухаммад. Как раз за то, что сам все придумал, написал и что к его работе никто не добавил ни строчки!.. Ладно, получай:

Первое: не читать книг дочеловеческого уровня. По крайней мере, не обсуждать их.

Второе: контроль возложить на репутацию. Все видят, как живешь, что говоришь, чему следуешь.

Третье: осознать, что живем в телах животных. И четко различать, какие у нас требования идут от животного, какие – от нас. И исполнять только человеческие.

Четвертое: человека развивать не во всех направлениях. Всесторонне развитый – нонсенс, чудовище! Убить такого!

Пятое: у человека нет ничего, кроме души. Смешно строить города мертвых, словно мы все еще в Древнем Египте. Отныне кладбища – только виртуальные. В фотографиях, мувах.

Лютовой выставил, защищаясь, обе ладони:

– Погоди, погоди!.. С кладбищами уже разобрались, в самом деле – даже не в прошлом веке живем, а в пещерном. Хоть со скрипом, но принимаю целиком и полностью. Насчет развивать всесторонне, гм, стоит посмотреть на Рэнда… Но насчет книг «человеческих» и «дочеловеческих» надо разъяснять. Я-то смутно понимаю, что «человеческие» – которые доброму и вечному, а «недо» – пробуждают скота. Но с этим осторожнее! Не хотелось бы, чтобы какой-то чересчур усердный дурак взялся проводить грань, понимаешь? А такие сразу найдутся.

– Еще бы. Просто это лучше оставить, как говорится, на совести Человека Нового Мира. Слишком заметные отклонения в черную или белую сторону будут заметны всем.

Он подумал, сказал с сомнением:

– Ладно, а где в твоей системе местечко для Бога? Или это будет полностью атеистическое?

– А кому сейчас мешает Бог? – спросил я. – Воруют, как и воровали. В то же время с Богом за спиной люди чувствуют себя уютнее. Тут, мол, мы все крутые, можем обижать других детишек, отбирать у них в песочнице игрушки, но для Бога мы все – дети, он нас всех любит, прощает, жалеет, гладит по головке, дает подарки… Так что Бог – есть! Но, понятно, не тот, созданный в эпоху борьбы рабов с могучим Римом. Бог ныне – это по-прежнему огромное, непознанное, непостижимое, но уже огромное, как Галактика… или даже больше. Или мельче, неважно. Это некий сверхорганизм, а мы, люди – всего лишь мысли, овеществленные мысли огромного суперорганизма. Ну, конечно, в эту систему Бога встраиваются еще и все животные – они здесь инстинкты, и в Боге – они же. И когда все мы лишаемся телесной оболочки, то всего лишь воссоединяемся с огромным Суперорганизмом-Богом…

Лютовой поморщился, прервал:

– Пока что не вижу ничего нового. Что-то подобное уже слышал в разных восточных… ну, очень восточных учениях! А я, прости за выражение, человек, который звучит гордо, трагически и вообще по-всякому, как и положено европейцу. Это восточным людям, привыкшим чувствовать себя крохотными винтиками государства, наплевать, что их личное «я» исчезнет, растворится. Но мы, европейцы, индивидуалисты! Что мне с того, что моя душа снова воплотится где-то на Земле? Если не будет помнить меня, такого вот замечательного, если в ней не будет моей личности… грубо говоря, если она не будет помнить вот этого разговора, – то она уже не моя. И вообще-то не я!