Эта пара двинулась сразу в мясной отдел, Яна убедилась с тихой ревностью, что на женщине серьги с крупными бриллиантами, каждый стоит десятка «Мерседесов», но сама женщина в старых растоптанных туфлях, да и мужчина одет с той великолепной небрежностью, какую могут позволить себе очень богатые люди.

Крылов поспешил увести Яну дальше по узкому проходу кондитерского ряда, там с обеих сторон коробки конфет, всякие, разные: от простых леденцов – и у богатых могут быть причуды – до роскошнейших металлических ящичков, внутри которых самые лучшие в Европе, лучшие в мире, лучшие из лучших…

На выходе четыре кассы, ни у одной нет очереди. Милые девушки, совершенно не накрашенные… наверное, здесь нельзя, зато с умелым татуажем, чистенькие, свеженькие, тоже вымытые свежие яблочки, ждут их чинно и воспитанно.

Все четверо Крылову и Яне заулыбались, как своим старым любимым начальникам, под началом которых им жилось хорошо и вольно. Яна даже растерялась, к какой же двинуться, но Крылов явно знал про жуткую участь буриданова осла, широким жестом воздел корзинку и грохнул ею на столик:

– Прошу!

Девушка улыбнулась еще шире, продуктов этот парень набрал на месячную зарплату инженера, хорошо, настоящие люди с достатком никогда не выставляют его напоказ, ее пальчики быстро и ловко отстучали по наклонной клаве агрегата, тот и здесь показал свою выучку: не выплюнул с грохотом чек, а выдал его вежливо и бесшумно.

Крылов чек не взял, что значит – перед бухгалтерией шапку не ломает, а продукты переложил в пластмассовый пакет. Охранник сделал движение: мол, давайте донесу до машины, но Крылов отмел широким жестом:

– Я живу в соседнем доме!

На лицах охранников, как и девочек за кассами, появилось одинаковое выражение почтения. К их магазину примыкает элитный дом, построенный по индивидуальному проекту. Весь участок огорожен, охрана на входе, известно про подземные гаражи, а зимние сады видны издали. Еще доходят какие-то смутные слухи про выделенки, оптоволокно и прочие непонятные вещи. А когда видели, как из ворот выезжает потрепанный «жигуль», то знатоки шепотом говорили, что у этого чудака под капотом упрятан мотор от «Феррари» ручной сборки.

По пути остановился у аптечного киоска. Купил презервативы. Симпатичная продавщица, обнаженная до пояса, с мелкими, как пипетки, сиськами, улыбнулась мило, спросила дразняще:

– Вам завеpнуть или натянуть?

Яна громко фыркнула. На улице ветерок шелестел травой у обочины, тоже сочной, зеленой, выращенной на витаминах и анаболиках. Яна не поняла многозначительных слов Крылова про соседний дом и, когда он провел ее мимо оградки с охранниками к замызганному зданию старенькой хрущобы, ничуть не удивилась и не огорчилась. Треть москвичей живут в хрущобах, каждый обустраивается как может, и все надеются, что вот-вот их снесут и взамен вселят в роскошные хоромы.

За выметенным и выдраенным до блеска участком престижного дома начинался участок дома простого, а значит – неблагополучного. Сразу словно солнце зашло за тучу, здесь темно, грязно, на выщербленном тротуаре блестят сочные плевки, в ямках и выбоинах грязные обертки от мороженого, смятые сигаретные пачки, темные окурки, обгорелые спички, застрявшие со времен их изобретения, сломанная оградка перед домом, обглоданные неведомой силой кусты, и без того жалкие, засыхающие, облупившиеся…

Его дом назойливо показывал всем, что он составлен из грязно-серых плит. Составлен кое-как, плиты кое-как состыкованы, щели подчеркнуто небрежно замазаны темным цементом. Крылов всякий раз представлял, как однажды гигантские руки небрежно составили эти кубики, зачерпнули в гигантский мастерок темного раствора, мазнули по стыкам, почти не глядя, в то время как сам суперкаменщик лениво болтал с соседом, мало обращая внимания на опостылевшую работу.

Стыки даже тех плит, что состыкованы терпимо, замазаны с той же оскорбительной небрежностью, что позволительно только в отношении крайней бедноты, всяких там безропотных учителишек, инженеришек, врачишек. Вся стена дома расчерчена этими грязными прямыми полосами на квадратики, будто те гиганты собирались поиграть в крестики-нолики, но сами же побрезговали, а расчерченная стена так и осталась.

Крылов заботливо поддерживал Яну под локоть: на повороте ямы в асфальте такие, что автомобили даже не рискуют проезжать, просто проломили оградку и прут по газону, теперь там такая наезженная колея, словно прошли танки.

Его подъезд третий, с какой стороны дома ни зайди, всегда мимо раздолбанных лавочек, где якобы старушки перемывают кости проходящим мимо… Как же! Это было при гребаной Советской власти. А теперь, когда освободились от ее засилья, на лавочках и под лавочками спят пьяные бомжи, на детской площадке среди разбитых в щепки качелей группа подростков гогочет и допивает последнюю бутылку портвейна, лапают и ставят в позу пьющей оленихи пьяную девку, но это еще ничего, вон рядом трахаются двое мальчишек, а третий тычет в вену шприцем, нимало не смущаясь, что из окон могут смотреть не только жильцы дома, но и родители…