– Куда тебя несет, Валера? Ты просто сходишь с ума.

– Уже сошел! Какой с меня спрос? А?

– Ты – другой человек, не граф. И Полина, – царствие ей небесное, – другая женщина. И Москва сейчас другая. И век не тот! Что с тобой, Зубов?

– Дурак ты, Федя…

– Не отрицаю, – примирительно сказал банкир. – Мы оба дураки. Раз сидим здесь и пьем, когда можно вызвать эксперта и обсудить стоимость картин.

– Опять ты за свое? Экий ты завзятый, ей-богу!

– Покупатель ждет. Он не будет торчать тут вечность. Найдет коллекционера посговорчивее, и плакали наши денежки.

– Фу-ты, ну-ты! Как твой француз вывезет полотна? – попытался вразумить его Зубов. – Как переправит через таможню?

– Это уже не наша забота… Думаю, больших проблем не возникнет. Будь у тебя Левицкий или Рокотов, тогда да…

Нынешней ночью Глория опять видела свой повторяющийся сон. Наборный паркет, сияние люстр, бесконечная анфилада комнат с колоннами, зеркалами и высокими полукруглыми окнами в сад… блестящие и нелепые пары, чинно танцующие полонез, – рыцарь с белым плюмажем на шлеме и девушка с кувшином, голый амур с игрушечным луком и нищий в рубище, надменная императрица и кривляка-шут…

Глория переходила из комнаты в комнату, и всюду зеркала многократно отражали ее мысли. В глубине коридоров, выстланных серебристой амальгамой, мелькали придворные и сенные девки, императоры и танцовщицы… Крепостной художник стоял у мольберта… над болотистой пустошью висел молодой месяц… черные всадники на черных конях скакали по перелеску…

«Дикая охота!» – прошептала Глория и… проснулась.

На тумбочке у кровати лежала раскрытая книга из библиотеки, доставшейся ей вместе с домом. Картинка на развороте как раз отражала последний образ из сновидения: группу несущихся призрачных всадников, сопровождаемых сворой собак. Эта черная свита скандинавского бога Одина предвещала несчастье…

Глория догадывалась какое.

Через полчаса Санта принес ей завтрак в столовую.

– Агафон никогда не ел на кухне, – отмел он ее возражения.

– Не будем нарушать традиций, – смирилась она.

Прогулявшись в заснеженном саду, Глория покормила синичек и вернулась в дом, неся за собою холод и запах дыма. В деревне вовсю топили печи. Ночью столбик термометра опустился до минус двадцати. Дыхание замерзало на лету.

– Я пойду вниз, – сказала Глория.

Санта знал, что это означает. Хозяйка закроется в мастерской и пробудет там одна до самого обеда. Ее нельзя тревожить по пустякам и отвлекать от размышлений.

– Хорошо, – кивнул он.

Бывает ли, что прошлое воплощается в настоящем в уродливой, извращенной форме? Или сам человек ныряет в бездну и тащит за собой других? Каким образом смерть завлекает пытливые души в глубины ада?

Глория кругами ходила по мастерской, задумчивая, озабоченная. Кувшины с «джиннами» будоражили ее воображение, лишали покоя. Печати с непонятными иероглифами на залитых сургучом горлышках отпугивали ее. Казалось святотатством взломать такую печать.

Неожиданный стук в дверь помешал ей сосредоточиться. Она рассердилась.

– Это я, – донесся до нее голос слуги. – К вам гость.

«Опять? – мысленно запротестовала Глория. – Я еще не разобралась со смертью Клеопатры и ее служанки. Я просто не осилю такую нагрузку!»

И тут же на смену возмущению пришло облегчение. Гость не является клиентом. Он приехал сюда из Москвы по личным мотивам.

– Неужели Колбин? – пробормотала она, поднимаясь по ступенькам.

Лавров запаздывал с отчетом, но у Глории почти не было сомнений в том, что по крайней мере одна из «служанок» отправилась вслед за «госпожой». Хармиана или Ирада? Пожалуй, Ирада…

– Жаль, у нас мобильная связь не берет, – оправдывался Санта. – Едут без звонка! Мы вынуждены принимать каждого, кому заблагорассудится заглянуть к нам на огонек. Он ждет в каминном зале…

– Кто?

– Господин Колбин.

Санте не нравился глава компании «Зебрович и партнеры». Но кого интересует его мнение?

– Чем он тебе не угодил? – засмеялась Глория. – Таких людей надо беречь. Кто бы занимался бизнесом, если не Петр Ильич?

И, не дожидаясь ответа, спросила:

– Что у нас с обедом?

– Поспевает…

– Накрой на двоих, пожалуйста.

Санта исчез, растворился в полумраке коридора, как он один умел это делать.

Глория приостановилась на пороге гостиной, где расположился гость, и обратила на него вопроси – тельный взор. Колбин был одет с иголочки, в своих излюбленных кофейных тонах. Светло-коричневый джемпер, полосатый шарф и брюки цвета черного шоколада. Волосы на его яйцеобразной голове, жесткие от геля для укладки, плотно облепили череп. В облике гостя проглядывал «молодежный стиль». Уже то, что он отказался от привычного костюма и галстука, говорило о революционных тенденциях в его вкусе.