— Ты чего? — спросил он.

— Да вот пришел.

— Поработать решил?

— Решил.

— Ну, давай.

— Так нам вместе?

— Да нет, я ведь на другом участке. Тут, брат, многое изменилось.

Да, конечно, подумал я, так оно и должно было быть: много времени прошло, а шахта не контора, в которой все места заранее запланированы. И той бригады, к которой я сегодня шел, может быть, уже и не существует. И я появился слишком поздно, и не повторить уже того, что было десять — двенадцать лет назад.

— Извини, брат, тороплюсь. Я ведь теперь бригадир. Сам понимаешь, дела, заботы. А ты забегай ко мне домой, поговорим.

— Бригадир? Молодец, Миша. А зайти обязательно зайду.

И хоть коротки были мои дни на родине, я обошел почти всех знакомых по своей бригаде, зашел и к Михаилу Ерыкалину. Он спокойно рассказывал мне, как текла тут жизнь у него из года в год.

— Я как школу вечернюю кончил, решил: подамся-ка в техникум. Что, мол, теряю? Грамотешка моя не ахти какая, так что лишние знания ничуть не помешают. Ну, конечно, дело не сразу пошло. Сначала трудностей испугался. Отработай да беги в техникум. Замотался и бросил. Так год и прошел. А потом пожалел и снова пошел. Только начал — другая напасть: жена заболела, в больницу положили. Опять расстроился. Так, может быть, и не решился бы, да тут меня бригадиром выдвинули. Отказывался, конечно. Но ребята сами настояли. И тут я понял: ждать нечего, надо идти, решаться надо. А ведь тяжелее стало, забот прибавилось, а вот погляди, ничего будто — заканчиваю помаленьку. Видишь, учебниками обложился. Что не пойму, дочь помогает, она ведь у меня уже совсем невеста, десятый класс заканчивает.

И приятно мне было, и не знал я, какие слова тут сказать, приходили самые заурядные, затертые, а в них Михаил не нуждался.

— Это хорошо, — только и сказал я ему.

Уходил я от него уже поздно, с высокого крыльца его дома хорошо была видна тонкая цепочка огней над терриконом, яркая звезда на копре. Было морозно, и после квартирного уютного тепла дышалось легко, и хотелось говорить какие-то добрые, ласковые слова. Но мы молча постояли, крепко пожали друг другу руки, и только перед тем, как мне уйти, Михаил неожиданно сказал:

— Знаешь, Коля, мне эта встреча напомнила ту, прежнюю. Ты вот так же пришел ко мне и все выпытывал, как и что. И мне неудобно было говорить тебе, хвастать, а ты, я видел, был чем-то недоволен, все пытался разговорить меня. А потом через какое-то время ты мне книжку свою подарил. Я прочитал ее и о себе нашел всего несколько строк. И знаешь, Коля, я так и остался в недоумении: зачем тебе тогда понадобилось так долго и нудно расспрашивать меня, если в книжке твоей нашлось всего несколько слов? Я частенько подумывал над этим. И совсем недавно мне стало ясно, почему.

— Почему же? — заинтересовался я.

— А зачем тебе говорить, ты и так понимаешь.

— Но все-таки любопытно.

— Вот видишь, сразу и любопытно. Вот так и я стал к людям подходить, к ребятам своим. И легче, когда все знаешь. А ведь бригадир, как я понимаю, прежде всего брата своего, шахтера, должен хорошо знать. Даже больше, чем кто-либо другой. Да и чего же я тебе это все толкую, ты лучше меня знаешь… Ну, прощай, а будет время — забегай.

И хотелось еще зайти и поговорить просто так, по душам, но не пришлось, а когда придется, не знаю. Но верю, что встречу еще не раз Михаила Ерыкалина и каждый раз буду уходить от него радостный и счастливый.

А в это утро я еще не знал, какой будет наша встреча у него дома, а пока пролетели короткие, как мгновения, минуты, и он ушел, оставив меня у дверей раскомандировки, и я уже чувствовал себя таким же прежним, как раньше, и даже успел подумать о том, что юность никогда не уходит, она возвращается хотя бы ненадолго, освещает каким-то грустно-ласковым светом твой пройденный путь, а потом отходит назад и манит, манит к себе…

Знакомых все больше и больше, и вопросы задаются одни и те же, и отвечаешь будто одно и то же, но в душе каждый взгляд, каждое слово находят свое особое место. Все делают вид, что очень удивлены, но я понимаю: это не так, совсем не так, им тоже радостно, что вот пришел свой парень на свою шахту, в свою бригаду.

От раскомандировки до раскомандировки — каких-то несколько метров, а прошли целые минуты, пока достиг своей, знакомой, привычной. Последняя дверь по коридору налево, маленькая комната, похожая на все остальные, такой же стол, такие же стулья и, наверно, такие же плакаты на стенах… И все же с волнением переступил порог, и перехлестнуло горло, и ладони вспотели, и хотелось присесть на свободное место и передохнуть, оглядеться, но где там — снова вопросы, рукопожатия, крепкие шахтерские слова.

Наконец успокоился, осмотрелся, вслушался в разговоры, всмотрелся в лица. Вот и Николай Червоткин, балагур и шутник, вот и Михаил Ганин, все такой же серьезный и хмурый, вот и Сергей Заболотнев, как всегда, спокойный и тихий. Есть и такие, которых я не помню, но, вероятно, уже встречал. И сомнения нет — это и есть бригада Василия Бородина, моя бригада. Прав Михаил Ерыкалин, подумал я, много воды утекло. Одни ушли, пришли другие, и все же бригадир все тот же: Василий Бородин. А значит, есть бригада — сильная и надежная. В этом я уже нисколько не сомневался, да и спрашивать не стоит, здесь все на виду: и переходящее Красное знамя, и вымпелы, и на стене ряд почетных грамот.