Шрифт:
— Лешие? — ахнул Рудый. — Я их не видел!
— Еще бы, они в кости не играют. Будь начеку. Если нападут, то погибнем все. Они разбирать не станут, кто из нас человек вольный, а кто — шпион Семи Тайных.
Рудый бросил на него острый взгляд, спросил после паузы:
— Рюрик и Асмунд знают?
— Они люди занятые, а тебе делать нечего!
Рудый победно ухмыльнулся, поправил саблю, чтобы рукоять была под ладонью, поехал замыкающим, всматривался в заросли, буреломы, кручи. Сперва не замечал, но предупрежденный — чем он хуже пещерника? — всматривался до боли в глазах. Наконец чуть не шарахнул себя по голове с досады: странные немигающие глаза наблюдали за ним почти из каждого укрытия. Серые тела сливались с корой деревьев, но глаза светились желто-зеленым как гнилушки. Рудый ежился, уже чувствуя на шее сухие пальцы, при каждом движении натыкался на холодный взгляд.
Хворост он отправился собирать с великой неохотой. Выскочил из-за деревьев встрепанный, с круглыми от страха глазами. Возбужденно объяснил Гульче:
— Только нагнулся к сухим веткам, гляжу — громадная гадюка!..
— Ну-ну, — поощрила она, видя, что он замолчал.
— Да ничего, в том все и дело. Присмотрелся, а то обыкновенная палка. Сухая, как раз что нужно для костра.
— Так чего руки трясутся? — удивилась она.
— А то, что палка, которую схватил, чтобы трахнуть гадюку, оказалась гадюкой в три раза крупнее!
Гульча не ответила, даже не посочувствовала, она расседлывала коней, помогая мужчинам, и Рудый пристыженно отправился в заросли. Хворосту натащил вдоволь, напоследок принес птичье гнездо, возбужденно предложил:
— Асмунд, свари эти три яйца! Смотри, какие крупные. Яйца мне, юшка тебе.
Асмунд тяжело подумал, в недоумении двинул плечами:
— Ну что за юшка из трех яиц?
Рудый тоже подумал, вынужденно согласился:
— Ты прав. Принесу еще пару, я там другое гнездо заметил.
Асмунд вытаращил глаза, медленно переваривая и осмысливая, а Рудый уже вытаскивал из кармана созревшие орехи — коричневые, блестящие, крупные:
— Княже, угости княгиню. У нее зубы хорошие?
— Не знаю, — буркнул Рюрик. — До сих пор она только царапалась.
— Асмунд, — сказал Рудый жизнерадостно, — у тебя разинутый рот!
— Знаю, — буркнул Асмунд сердито, — я сам его разинул!
— Так закрой, я уже все сказал.
Когда располагались на ночь, Рудый с воплем подпрыгнул, забегал вокруг костра, шаркая изо всех сил ногой. На него не обращали внимания, подозревая каверзу, но русич был зол, тер подошвой по земле, по траве.
— Что с тобой? — спросил Олег наконец.
— На жабу наступил! Я и так жаб не люблю, просто боюсь, а она, зараза, еще и лопнула прямо под сапогом! Неделю буду вытирать подошву, не ототру... Я их не выношу, у меня дрожь начинается! И руки трясутся, будто кур крал. А какие куры в лесу?
Он брезгливо пошаркал подошвой. Олег покосился на темные провалы между деревьями, сказал негромко:
— Лешие коней не тронут, но вокруг нашей поляны их стало втрое больше. К тому же подходят новые. Странно это... Предупреди Рюрика и Асмунда.
— Нападут ночью?
— Не знаю, но лучше, если на страже побудут двое.
Он опустился у костра рядом с Гульчей, а Рудый отвел в сторону князя и воеводу, что-то объяснил, тыча пальцами в чащу. Он делал страшные глаза, приседал. Асмунд начал оглядываться по сторонам, а Рюрик выхватил меч и загородил Умилу. Гульча спросила подозрительно:
— Опять врет?
— Преувеличивает, — мягко поправил Олег. — Почему ты такая грубая? А с виду женственная, милая.
— Я? — оскорбилась Гульча.
— Нас окружили лешие. Вот-вот набросятся.
Гульча поперхнулась похлебкой, глаза ее стали круглые, как у филина:
— Лешие?.. Где?
Олег ткнул пальцем себе через плечо, продолжая работать ложкой. Гульча всматривалась, чашка в онемевших пальцах медленно наклонилась, горячая похлебка тоненькой струйкой полилась ей на ноги. Она взвизгнула в диком ужасе.
Рудый мгновенно развернулся, сабля блеснула в его руке:
— Они?
— Она, — кивнул Олег.
— А-а... Лешие еще хуже? Как там сказано в святых книгах?
Однако глазами и всей хитрой рожей выказал громадное сомнение, за что Гульча возненавидела его во сто крат сильнее. Рюрик лечь отказался, они с верным Асмундом остались сторожить. Рудый, отделавшись от ночной стражи, заснуть все равно не смог — поднялся, сел и начал водить камешком по лезвию над самым ухом Гульчи. Она зябко поежилась во сне, ближе прижалась к Олегу. Олег не спал, спать каждый день — непростительная роскошь. Умила заснула, притискивая Игоря, на ее осунувшемся лице блестели мокрые дорожки слез.