Встревоженный голос Гульчачак прорвался сквозь стену:

— Что то случилось?.. Ты слишком возбужденный какой то... Прими это легче. У тебя был большой перерыв, но не волнуйся, все будет хорошо...

— Да да, хорошо, — ответил он сипло, горло повиновалось с трудом.

— Я все сделаю, чтобы тебе было хорошо...

— Все?.. Поднимайся, быстро!

Она с готовностью вскочила стройная, юная, красные лучи заходящего солнца ярко осветили ее нагую фигурку, широко распахнутые в ожидании глаза. Пухлые губы зовуще приоткрылись.

— Быстро на коня, — велел Олег хрипло. Его шатало, он чувствовал, что его глаза пучит, а лицо само собой перекашивается в гримасе.

Она удивилась, но послушно бросилась к пасущимся неподалеку коням, вспрыгнула на своего вороного. Обернувшись, смотрела удивленными глазами, но покорно молчала.

Олег сгреб пожитки, вылил остатки еды, сунул котел в мешок. Не было сил затоптать костер, и он выплеснул на багровые угли обе баклажки воды. Зашипело, взвился белый пар.

Он забросил мешок на запасного коня, спросил Гульчу:

— Так и поедешь? Голой?

В темных зрачках девушки вспыхнула зеленая искорка:

— Ты хочешь... чтобы мы сейчас уехали?

— А чего ж тогда ты на коне?

Она помолчала, ответила тихо:

— Я думала, ты знаешь...

Когда она, одетая и застегнутая на все пряжки, снова запрыгнула на вороного, Олег сразу пустил коня в галоп. Сумерки опускались быстро, от деревьев побежали угольно-черные тени, подминая и пожирая траву и кусты, но до наступления полной тьмы он изо всех сил старался убраться как можно дальше от опасного места.

Гульча спросила глухо, не поворачивая к нему головы:

— Что случилось? Что за нелепая борьба с самим собой?

— Я неверно зажег костер, — ответил Олег.

Она покосилась на него, лицо пещерника было решительным. Ее начал захлестывать гнев, она проговорила с трудом:

— Ты снялся со стоянки... из-за неверно выполненного ритуала?

— Я пещерник, — напомнил он. — Для меня это важно.

Они неслись в наступающую ночь. Олег чувствовал холод в сердце. Его знобило. Расплата за лень! Разжег бы костер ударом кремня, спал бы спокойно. А призвал на помощь магию — его услышали все волхвы на сотни верст, а сильнейшие из них — и на краю света. Сейчас все, владеющие магией, знают, где он находится! В том числе и те, кто люто ненавидит его, кто следит за ним. Странно! Он был уверен, что врагов у него не осталось.

Уже в полной тьме, когда они скакали под ночными звездами, а лунный свет серебрил высокую траву, Олег увидел вырастающую темную стену, сказал напряженно:

— Туда, к деревьям! Переночуем под ветками.

— Боишься, что на тебя упадет черепаха, как на Сократа? — спросила Гульчачак язвительно.

Он промолчал, и она подумала, устыдившись, что варвар не может знать этого славного имени.

Спешившись на опушке, Олег ввел коней под раскидистые ветви дуба, что рос в сотне шагов от опушки, расседлал, привязал к мордам торбы с овсом. Гульча уже без понуканий собрала в потемках хворост, всякий раз поднимая визг, когда пальцы в темноте хватали вместо гладкого сучка скользкую лягушку. Олег разжег огонь двумя могучими ударами кресала по огниву. Когда костер разгорелся, они долго сидели бок о бок, глядя в меняющееся пламя.

— Ты волхв, ставший пещерником, — медленно сказала Гульча. — Такие волхвы достигают великой мощи, мне говорил брат.

Она впервые после бегства из горящего града обров упомянула брата. Олег поморщился:

— Одни достигают, другие нет... В любом случае, подлое дело — быть волхвом.

Она смотрела с удивлением. Олег сказал терпеливо:

— Человек ценит свободу. Идет на любые муки, даже сам уходит из жизни, но добровольно не идет в рабство. Волховство, магия, чародейство — рабство худшего свойства: рабство духа. Чудеса совершаются по воле богов, а сами волхвы не знают, как и почему. Любые обряды становятся унизительными, если смысла не знаешь, а повторять надо. Совестливые уходят сразу. Другие держатся подольше. Я сам, к стыду своему, продержался долго...

Он замолчал, его рука, помешивающая угольки, дрогнула. Гульча спросила осторожно:

— Но маги... они такие важные! Довольные.

— Старший из рабов, который гуляет с плетью над другими рабами, разве не важен? Но даже раб счастливее мага, он может показать кукиш в кармане, а маг — нет. Сила мага в искренности. Он должен стать рабом в душе своей.

Она искоса смотрела на гордый профиль:

— Люди с совестью добровольно отказались от мощи? Значит, Зло стало сильнее.

Его зубы блеснули в красном свете костра:

— Зло вообще сильнее! Оно примитивнее, проще. Ломать легче, чем строить, верно? Но с каждым поколением Добро, как ни удивительно, становится крепче. Разрушенное восстанавливается, города отстраиваются еще краше, вырубленные сады цветут снова...

Она содрогнулась: яблоньку нужно посадить, поливать, ухаживать, беречь от морозов, червей и зайцев, но потом кто-то лишь взмахнет секирой... И снова нужно выкорчевывать корень, посадить молодой росток, поливать, закрывать от диких зверей и диких людей, растить из года в год... Но на все усилия достаточно одного удара топора.