Тяжелы были потери, но значение победы в кровавом Мамаевом побоище велико. Победа положила начало полному освобождению Руси от ордынского ига. Мамай так и не сумел оправиться от поражения и вскоре был убит в междоусобной борьбе со своими соперниками. Легенда о непобедимости завоевателей рухнула окончательно, и Дмитрий Донской передал своему сыну великое княжение без ханского «ярлыка», как свою собственную вотчину.

Разгром полчищ Мамая сразу изменил всю военную обстановку. Литовский великий князь Ягайло, который с тридцатитысячным войском находился 8 сентября всего в тридцати километрах от Куликова поля, поспешно отступил. «Тогда Литва с Ягайло побежали назад с большою быстротою, не будучи никем гонимы», – поясняет летописец. Рязанский князь Олег тоже бежал в Литву. Все противники Дмитрия Донского были посрамлены.

Восемь дней простояло русское войско на поле битвы, «на костях», как тогда говорили. Погибших схоронили в братской могиле возле нынешнего села Монастырщина.

1 октября 1380 года войско возвратилось в Москву и было торжественно встречено горожанами.

В войне с Мамаем и в победоносной Куликовской битве великий князь Дмитрий Иванович Донской проявил себя выдающимся полководцем, военные историки неоднократно возвращались к этим событиям. Дмитрий Донской впервые в истории феодальной Руси сумел провести общерусскую мобилизацию военных сил, сосредоточил их в одном, стратегически удобном месте (в Коломне), под единым командованием. Он принял в борьбе с Ордой активный, наступательный план войны, встретив полчища Мамая далеко за пределами своей страны. Князю удалось стратегическим маневром разъединить своих основных противников, Мамая и Ягайло, и разгромить ордынцев До подхода литовской помощи. Впервые в истории русского военного искусства Дмитрий Донской разделил войско на шесть полков (вместо традиционных трех), обеспечив гибкость и большую глубину русского боевого строя на Куликовом поле. Разрушив переправы через Дон, князь впервые в мировой военной истории использовал такой тактический маневр, как прикрытие тыла своего войска рекой. Западноевропейские полководцы повторили это только спустя два с половиной столетия, в период так называемой Тридцатилетней войны (1618-1648). Дмитрий Донской выделил сильный стратегический резерв (засадный полк), неожиданный удар которого решил исход битвы. Наконец, немедленно было организовано длительное преследование бегущих ордынцев, что довершило разгром противника и привело к гибели значительной части войска Мамая. Летописец отметил, что по сравнению с русскими воинами ордынцев было «вчетверо избитых».

Рассказ о Дмитрии Донском как о полководце не будет полным, если не упомянуть о его огромном личном мужестве и самопожертвовании. Как простой ратник, великий князь сражался на самых опасных участках боя. Сначала, по свидетельству летописца, он был в сторожевом полку, «на первом сступе», затем «отъехал в великие полки», где оставался до конца сражения. «Все доспехи его избиты и пробиты, но на теле его не было ни одной раны. А бился с татарами лицом к лицу, став впереди в первой схватке, справа и слева от него дружину его били, самого его обступили вокруг, как обильная вода по обе стороны, много ударов ударялось по голове его и по плечам и по животу, но от всех ударов бог защитил его в день битвы, и таким образом среди многих воинов он сохранен был невредимым».

После битвы среди воинов, собравшихся к полковым стягам, великого князя Дмитрия Ивановича не оказалось, и его начали искать. Князь Владимир Андреевич расспрашивал «самовидцев». Об этом эпизоде подробно рассказал автор «Сказания о Мамаевом побоище»: «И сказал ему первый самовидец, Юрка-сапожник: «Я видел его на третьем часу, сражался он железной палицей». Второй самовидец Васюк Сухоборец: «Я видел его в четвертом часу, бился он крепко». Третий – Сенька Быков: «Я видел его в пятом часу, бился он крепко». Четвертый – Гридя Хрулец: «Я видел его в шестом часу, бился он крепко с четырьмя татаринами». Некто по имени Степан Новосельцев сказал: «Я видел его в седьмом часу, крепко сражавшимся перед самым твоим выездом из дубравы, шел он пеший с побоища, тяжко раненный. А на великого князя наезжали три татарина». Из этих рассказов видно, что Дмитрий Донской находился на поле боя в течение всего сражения, от схватки сторожевого полка с ордынскими лучниками до решающей атаки из Зеленой дубравы засадного полка. Он сражался и уцелел: его нашли в избитых доспехах под березой, привели в чувство и посадили на коня…

Известный советский историк академик М. Н. Тихомиров так оценивал историческое значение Куликовской битвы: «В истории русского народа «Донское побоище», так называли его современники, было великим событием. Сражение на Дону сделалось символом непобедимого стремления русского народа к независимости, и ни одна русская победа над иноземными врагами, вплоть до Бородинского сражения 1812 года, не послужила темой для такого количества прозаических и поэтических произведений, как Куликовская битва» [20] .

И это было действительно так. Мамаево побоище подробно описано всеми современниками-летописцами. Софоний-рязанец сложил о славной победе Дмитрия Донского поэтическую повесть «Задонщина». Для него это было торжество Руси над извечными врагами-ордынцами: «Уже ведь застонала земля татарская, бедами и горем покрылась. Приуныло у царей их желание и похвальба на Русскую землю ходить, веселие их поникло. Уже ведь по Русской земле распространились веселие и отвага, и вознеслась слава русская над позором поганых. Уже брошено диво на землю. Уже грозы великого князя по всей земле текут. Уже поганые оружие свое побросали и головы склонили под мечи русские. Трубы их не трубят, приуныли голоса их!»

Верно и то, что Куликовская битва оказалась связанной в сознании русских людей с грозными событиями наполеоновского нашествия, с Отечественной войной 1812 года. Великий русский полководец М. И. Кутузов, когда готовил в Тарутинском лагере контрнаступление против Наполеона, написал в своем воззвании: «Река Нара будет для нас так же знаменита, как и Непрядва, на берегах которой погибли бесчисленные ополчения Мамая» [21] . После Отечественной войны 1812 года было решено для увековечения славы русского оружия соорудить памятники-обелиски на местах сражений, причем памятники были трех разрядов – «по важности мест сражения». Для Куликова поля, так же как и для Бородина, предназначался памятник первого разряда, потому что «слава соотечественников наших, действовавших на Куликовом поле, столь глубоко и справедливо вкоренилась в мнении народном…» Красноречивое признание!

А первым памятником павшим героям стала церковь на Куликовом поле, срубленная из могучих дубов Зеленой дубравы. До нашего времени она не сохранилась. Зато по-прежнему стоит на площади Ногина в Москве каменная церковь Всех Святых на Кулишках, заложенная самим Дмитрием Донским в память павших на Куликовом поле русских воинов. В память всех сразу, отсюда и название – Всех Святых…

А памятник на самом Куликовом поле был поставлен только в 1850 году, его проект разработал известный русский архитектор А. П. Брюллов. Двадцативосьмиметровый чугунный столб поднялся над Красным Холмом, надпись на нем гласила: «Победителю татар великому князю Дмитрию Ивановичу Донскому – признательное потомство». Над мемориальным комплексом Куликова поля позднее работал выдающийся архитектор А. В. Щусев, по проекту которого был создан Мавзолей В. И. Ленина. Храм-памятник, похожий обликом на мощную крепость, украсил Куликово поле. В 1980 году у его стен состоялось всенародное торжество, посвященное шестисотлетию Куликовской битвы. И прозвучали над Куликовым полем строки из замечательного стихотворного цикла Александра Блока, посвященного славной победе русского оружия: