Шрифт:
В августе 1920 года особоуполномоченный ВЧК и особого отдела ВЧК на Северном Кавказе докладывал президиуму ВЧК, особому отделу ВЧК:
«Считаю необходимым доложить, что в дни последнего напряженного положения Советской власти на Кубани, в связи с десантными операциями противника Кубано-Черноморская ЧК и особый отдел 9-й армии продолжали свое дело беспощадной борьбы с контрреволюцией и в самые критические моменты, когда противник стал угрожать непосредственно Екатеринодару, немало содействовали поражению противника и победе красных войск.
С 19 по 23 августа коллегия Кубчерчека беспрерывно работала. Сотрудники ЧК и особого отдела рассылались для вылавливания подозрительных элементов.
За последнее время был раскрыт целый ряд белогвардейских организаций, преимущественно задававшихся целью вербовать и переправлять офицерство к бело-зеленым бандам в горы. Под непосредственным руководством особоуполномоченного Реввоенсовета Кавказского фронта и члена Кубревкома товарища Атарбекова были раскрыты весьма крупные организации, которые имели целью путем насаждения агентов в станицах, советских учреждениях и в частях войск подготовить к концу лета вооруженное выступление казаков, поддержанное десантом из Крыма.
…Честь раскрытия и ликвидации наиболее опасных для Советской власти контрреволюционных организаций на Кубани принадлежит товарищу Атарбекову, который недаром считается грозой кубанской контрреволюции.
На долю особого отдела 9-й армии выпала работа изъятия белого офицерства и чиновничества из пределов Кубани. Всего через три пункта прошло 3120 белых офицеров и виновников. Мера эта дала блестящие результаты, так как, освободив советские учреждения и военные штабы от белого засилья и лишившись, правда, некоторого количества спецов, мы обезопасили Кубанскую область от взрыва изнутри и лишили противника внутренней поддержки и готового для него аппарата власти. Во всяком случае, если бы до высадки крымского десанта не было произведено упомянутое изъятие белого офицерства и чиновничества, нам было бы несравненно труднее справиться с десантом.
Почти все врангелевские шпионы, в разное время высадившиеся на побережье Черного моря, были задержаны и дали штабу армии весьма ценный материал.
Нахожу справедливым выразить благодарность товарищам Атарбекову и Котляренко за большую работу, проделанную ими в области борьбы с контрреволюцией на Кубани в самые тяжелые для Советской власти дни».
1
Контрреволюция, потерпев поражение, разбегалась куда глаза глядят, но ее недобитые остатки не успокоились, не хотели складывать оружие, готовились повести атаки на Северный Кавказ из-за границы, с далеких закрытых позиций. В 1920 году по Грузии и Крыму еще кочевала Кубанская рада, в ней продолжалась грызня между линейцами и черноморцами-самостийниками за призрачную власть. Переправив в Крым к Врангелю все ценности, остатки самой рады поспешили туда же, облюбовав себе место в тихой Феодосии.
До этого переезда у генерала Букретова, проведенного самостийниками в атаманы, в Тифлисе отобрали булаву и передали ее члену рады Иванису. Генерал остался не у дел.
Надо было чем-то заняться. И генерал вместе со своим адъютантом подполковником Мацковым, к которому благоволила атаманша, обзавелся в окрестностях Тифлиса молочной фермой.
Фермерские заботы не могли полностью отвлечь генерала от всего того, что происходило в России, но на какое-то время он надеялся за Кавказским хребтом укрыться от невиданной бури, потрясшей необъятную Российскую империю.
Наступил 1921 год. Дни пребывания у власти меньшевистского правительства Грузии были уже сочтены. Высокие горы не могли преградить путь частям 11-й Красной Армии, продвигавшейся к Тифлису. И преданный адъютант по приказу генерала спешно укладывает чемоданы, в одном из которых еще недавно хранилась атаманская булава. Букретов торопился в Батум, а оттуда за границу.
В приморском городе уже скопилось немало разного люда — офицеры, генералы, чиновники и попы, сидевшие на чемоданах, узлах и мешках, а некоторые и вовсе налегке — с одной шашкой на боку. Они всматривались в морской горизонт, поджидая иностранные суда, чтобы отплыть в заморские страны. Благодаря пронырливости адъютанта Букретову не пришлось толкаться в порту. Он расположился на набережной в гостинице «Ланжерон» и оттуда, из окна тоже поглядывал на море. Адъютант почти все время пропадал у причалов и докладывал генералу о новостях, которые черпал в толпе.
В последний день пребывания в Батуме, когда на рейде показалось турецкое судно, ничего не подозревавший, взволнованный адъютант прибежал в гостиницу, чтобы доложить об этой радостной вести. Букретов усадил его напротив и некоторое время выжидал, пока Мацков успокоится. Он знал, что адъютанту уже давно грезилась заграница и прогулки по Константинополю и Парижу.
— Василий Леонтьевич, трагические события последних месяцев заставляют меня распорядиться, руководствуясь высшими интересами попранного безбожниками Отечества, оставить вас на некоторое время в России как преданного офицера, на которого я могу всецело положиться…
Мацков словно окаменел и почти ничего не слышал из высокопарного вступления генерала. Генерал выжидающе смотрел на ошарашенного адъютанта.
— Вы оставляете меня? — растерянно спросил Мацков. — Что я могу один сделать?
— Успокойтесь. Я понимаю неожиданность для вас приказа, но надо было всем показать, что вы уезжаете со мной. Наш отъезд вынужденный и, надеюсь, будет недолгим. Поле сражения остается в России. А солдаты должны быть на поле боя, а не там… С вами остаются есаул Перекотий и подпоручик Бурсо. Вам надлежит пробраться на Кубань, в Екатеринодар, и связаться с полковником Феськовым. Фамилию свою вам надобно сменить, так как вас знают как моего адъютанта. Вот вам документы на имя Зимина, инвалида, освобожденного от службы в армии.
Генерал протянул бумажку подполковнику, которому все еще не верилось, что его оставляют на произвол судьбы. Атаманша, правда, снабдила его адресами своих подруг в Екатеринодаре.
— Полковник Феськов, — продолжал Букретов, — передаст вам сведения, которые вы должны будете доставить мне в Константинополь. Полковника вы хорошо знаете, следовательно, не требуются рекомендательные письма и пароль. Он осведомлен о моем поручении и позаботится об отправке вас, только не через Крым и не через господ из рады, а прямо за границу, когда сочтет это необходимым.
И Мацков остался. В Крым даже годом раньше он ни за что бы не поехал, хотя тогда на полуострове рада чувствовала себя в безопасности, время убивала в беспрерывных заседаниях, обсуждая вопросы вторжения на Кубань и выискивая для этого союзников.
И вдруг поздним ноябрьским вечером 1920 года, когда члены рады за чаем продолжали разговор о создании Кубанского фронта, к ним ворвался полковник Лебедев и объявил тревожным голосом:
— Господа, собирайтесь! Перекоп пал…
— Куда? Каким образом? — растерянно спросил председатель рады Фендриков.