Шрифт:
Ужасъ охватилъ меня… Я хотлъ вскочить и бжать, но не могъ, — точно меня кто приковалъ къ мсту… Блая пна клочьями показалась изъ его рта… Онъ страшно хриплъ и бился… Лицо у него сдлалось черно-багровое и какое-то невыразимо ужасное…
— Ишь его черти схватываютъ!.. — услыхалъ я вдругъ позади себя голосъ и, оглянувшись, увидалъ молодого, лтъ 17-ти мальчишку съ отталкивающе-нахальнымъ лицомъ и съ папироской въ зубахъ… — Нажрется винища-то, дьяволъ! Ткни ему въ морду-то!. Покою отъ него нтъ…
Онъ перегнулся черезъ перегородку и, схвативъ больного за волосы рукой, дернулъ въ сторону такъ, что голова стукнулась о перегородку. — Песъ поганый… дьяволъ! — добавилъ онъ злобно. — Убью, какъ собаку…
Меня какъ будто что-то рзануло по сердцу… Я отвернулся и упалъ ничкомъ въ свое стойло. Слезы подступили и сдавили горло… Расшатанные всмъ предыдущимъ нервы не выдержали… Не помня себя, я вдругъ заплакалъ, какъ бабау горькими, мучительными слезами…
V
Оглушительный звонокъ разбудилъ меня утромъ… Я вскочилъ и долго не могъ сообразить, гд нахожусь. Было еще совсмъ темно… Ночлежники, точно привиднія, нехотя поднимались съ своихъ логовищей и шли въ двери… Я слдилъ за выходящими, надясь увидать вчерашняго старика, но его не было… Вскор раздался второй звонокъ, и кто-то пронзительно громко закричалъ: «Эй! вонъ отсюда вс! живо!..» Толпа хлынула въ двери, и я вмст съ нею очутился на улиц…
На улиц было темно… Тускло и печально мерцали фонари… Подъ ногами трещалъ снгъ, и пронзительно дулъ холодный втеръ. Вышедшіе изъ ночлежнаго дома люди завертывались въ свои рубища и, какъ-то особенно жалко скорчившись, точно голодныя, забитыя собаки, разбгались въ разныя стороны.
Пробжавъ вмст съ другими до Яузскаго бульвара, я остановился на углу, не зная, куда идти… Все тло дрожало мелкой и частой дрожью. Морозъ выжималъ изъ глазъ слезы, сердце мучительно ныло и плакало…
— Куда идти?.. Господи, что теперь длать? — съ отчаяньемъ шепталъ я. — Погибъ, погибъ… А дома?.. Что теперь дома?.. что теперь дома? Жена, небось, ждетъ извстій… дти…
— Чего тутъ торчишь?!… п-ш-шелъ къ чорту! — раздался вдругъ позади меня грубый голосъ, и вслдъ затмъ я почувствовалъ ударъ въ спину, такъ что чуть было не упалъ. Обернувшись, я увидалъ городового. Онъ какъ-то злобно скалилъ зубы, намреваясь ударить меня еще разъ. — Пшелъ! — опять крикнулъ онъ. — Убью!..
Не дожидаясь повторенія, я отскочилъ отъ него и побжалъ налво, вверхъ по бульвару, глотая слезы и корчась отъ холода, самъ не зная, куда и зачмъ бгу.
Пробжавъ бульваромъ, я свернулъ въ переулокъ и наткнулся прямо на дворника, сметавшаго съ панели снгъ. Онъ взмахнулъ метлой и ударилъ меня по ногамъ. Я упалъ въ кучу снга, такъ что руки мои по локоть ушли въ него. Увидя это, онъ громко «заржалъ» отъ удовольствія. Я поднялся и, сдерживая слезы, спросилъ его: — За что ты меня ударилъ?
— Проходи, проходи! разговаривай тутъ! сказалъ онъ, подходя ко мн. — Вотъ я те еще трахну… сволочь!… золотая рота!… Куда бжишь-то? Небось, норовишь цопнуть что ни на есть…
— Гд Юсуповъ работный домъ? — задыхаясь отъ слезъ и трясясь отъ холода, спросилъ я.
Дворникъ подошелъ ко мн вплотную и заглянулъ въ лицо.
— А зачмъ теб этотъ домъ? — спросилъ онъ какимъ-то совсмъ другимъ голосомъ и, поставя метлу къ фонарному столбу, сталъ свертывать папиросу. Я объяснилъ.
— А это, другъ мой, будетъ у Красныхъ воротъ въ Харитоньевскомъ переулк… Вотъ здсь ступай, направо… не далеко… Да теперича еще туда рано. — Онъ помолчалъ, затянулся и спросилъ, глядя мн въ лицо:- Иззябъ?
Я ничего не отвтилъ и пошелъ было отъ него по указанному направленію.
— Эй, землячокъ, стой… погоди! — закричалъ онъ мн вслдъ. — Погоди чутокъ!..
Я остановился. Онъ юркнулъ въ ворота и минутъ черезъ пять вышелъ оттуда, подошелъ ко мн и сказалъ, протянувъ руку:
— Нако-сь теб гривну, попей чайку… Тутотко вотъ недалеча, за угломъ чайная есть… Погрйся. — И, говоря это, онъ, какъ-то торопливо и точно стыдясь, сунулъ мн въ руку гривенникъ и быстро отошелъ прочь.
Слезы сдавили мое горло.
— Спасибо теб! — крикнулъ я, чувствуя, что вотъ-вотъ разрыдаюсь, и побжалъ отъ него прочь…
VI
Придя въ чайную, я купилъ хлба, спросилъ чаю и слъ въ уголокъ, гд потемне, къ столу, на другомъ конц котораго, положивъ голову на руки, а руки на столъ, крпко спалъ какой-то, одтый въ хорошее пальто, человкъ.
Я съ жадностью выпилъ нсколько стакановъ чаю, полъ хлба и нсколько пришелъ въ себя. Было еще рано — половина седьмого, торопиться, значитъ, было некуда… Я закурилъ, взялъ потихоньку какую-то газетку и хотлъ было почитать, какъ вдругъ спавшій на другомъ конц стола человкъ поднялъ голову, пристально посмотрлъ на меня и сказалъ осипшимъ голосомъ: