Вмиг окидываю взглядом все вокруг. Люди группами и в одиночку стоят и сидят прямо на земле, рядом — рюкзаки, мешки, узелки и даже чемоданы. К ним приставлены лопаты, кирки, ломы. В руках у немногих винтовки, карабины. Людей несколько сот. Они растеклись по всему оврагу. Почти все в старенькой гражданской одежде, в которой обычно ходят на работу. Такое впечатление, что они и пришли сюда прямо с заводов. И только несколько человек в военной форме. Среди них и Степаныч. Он уже снял с плеч рюкзак и стоял перед худым капитаном с загорелым до черноты лицом. Мы рванулись к Степанычу, но человек с винтовкой преградил дорогу. Он повел винтовкой, показывая, чтобы мы отошли в сторону, подальше от тропы.

Сенька подал рукой знак Степанычу, но человек с винтовкой вдруг сердито прокричал:

— Стоять на месте. Стоять! — и для большей острастки щелкнул затвором.

Мы остановились. Мне показалось, что я где-то видел этого парня, его продолговатое, с выпирающими скулами и подслеповато прищуренными глазами лицо. Однако он явно был не из нашего поселка. Здесь-то я уж знал всех.

Сенька безуспешно подавал знаки Степанычу, а тот демонстративно не замечал нас. Он даже повернулся к нам спиной, подчеркивая этим, что никакого отношения к задержанным не имеет. Я сразу понял, что наше присутствие может крепко помешать его серьезному разговору с капитаном, и дернул за руку Сеньку. Но тот отмахнулся от меня, продолжая звать Степаныча.

— Поворачивай назад! Кому говорят! — опять заорал парень.

Вперед шагнул Костя.

— Ты что, кореш, не узнал, что ли? — На лице его разлилась улыбка свойского парня, какую Костя пускал в ход, когда ему что-то требовалось от его собеседника. — Ножичек не потерял? — Костя даже подмигнул дружески.

Парень опешил.

— Какой ножичек?

— Быстро друзей забываешь. Но мы народ не гордый…

Парень улыбнулся:

— А, это вы, огольцы… — Но тут же строго добавил: — Нельзя здесь, видите?.. — И он показал рукой на людей. — Тут военная часть.

— Пропусти их, Петро! — шумнул кто-то из толпы, и я узнал голос дяди Миши Горюнова и тут же увидел Витьку и его мать тетю Нюру.

Они поднялись с земли. Витька подбежал к нам.

— Где ж вы? Уже скоро уходят…

Парень с винтовкой, как старый знакомый, кивнул нам:

— Проходите. — И, весело подтолкнув плечом Костю, спросил: — Летчика того не видели больше? А ножичек его вот, — и он похлопал ладонью по карману. — Я им уколы фрицам буду делать.

Дядя Миша подошел к военному, которого держал за руку выше локтя Степаныч.

— Чего он? — указав на старика Глухова, спросил Сенька.

— Да в батальон просится, — подражая отцу, пожал плечами Витька. — Батя его отшил, так он к капитану привязался. Гляди, гляди, — вдруг захохотал он, — как репей, к нему…

Я отошел от них и увидел, что в овраге немало женщин и подростков. Они сидели в затененных местах, под обрывами, прячась от низкорослого крепыша лейтенанта, который шел по оврагу, негромко покрикивая:

— Посторонних прошу удалиться. Прошу удалиться! Всех посторонних.

Поравнявшись с нами, лейтенант строго спросил:

— А вы почему в расположении части?

Мы молча стали отходить к дяде Мише, а лейтенант, поправив автомат на плече, который ловко и, видно, привычно висел стволом вниз, теснил нас.

— Сейчас же из расположения части! И чтоб незаметно. Вы ж демаскируете. — Повернувшись к капитану, он вытянулся, ожидая распоряжений.

— С людьми из механического разобрались? — спросил капитан. — Быстро отправляйте. Не держите. Вот их старший, — капитан указал на дядю Мишу. — Пошлите с ними сержанта и двух бойцов. И следите за маскировкой. Курение, разговоры…

— Есть следить за маскировкой! — отчеканил лейтенант и тут же сдержанно позвал: — Сержанта Лося ко мне!

Вокруг задвигались, загремели лопатами, ломами. Дядя Миша, как лейтенант, вдруг вытянулся и, расправив плечи, так же приглушенно шумнул:

— Все по своим отделениям! Разобрать имущество. Это, — он указал на чемоданы, — нести попеременно, осторожно.

Он еще что-то говорил рабочим, потом подозвал к себе нашего знакомого паренька и стал хлопотать с ним у чемоданов, поднимая и потряхивая их, проверяя, надежно ли они перевязаны веревками. Люди подходили к нему. Он односложно отвечал, всецело поглощенный делом.

К нам дядя Миша подошел через несколько минут. Лицо красное, на лбу крупные росинки пота. Взяв за руку тетю Нюру, сказал:

— Ну все, идите.

Дядя Миша быстро поцеловал в лоб потерянно застывшую жену, потом всех нас, а дойдя до угрюмо стоявшего немного в стороне Степаныча, виновато развел руками и чуть опустил перед ним голову.

— Извиняй, Степаныч… Ты вот за ними доглядай тут. — Помолчал и добавил: — Мы там…

Старик обиженно отвернулся. Он не хотел говорить и даже не хотел смотреть на дядю Мишу. Видно, сильно обидел тот Степаныча. Мне жалко стало старика: вот-вот заплачет. Дядя Миша нетерпеливо переступил с ноги на ногу, растерянно посмотрел на нас, потом на двинувшихся по оврагу людей и шагнул к своему рюкзаку.