Смоленский, которого питают искусственно, поддерживая также особыми впрыскиваниями, все еще борется с болезнью.

К нему давно уже никого не пускают, время от времени жена его извещает друзей о нем.

Какой мучительный конец — а поэт он талантливый, его стихи звучат. Вышла новая книга Б. Зайцева «Тихие зори», рассказы разных лет, в издательстве ЦОПЭ — «Товарищество зарубежных писателей».

Как был бы доволен и польщен Гумилев, если б узнал, что профессор Тарановский [345] пишет работу по его метрике!

А при жизни Гумилева считали «ничего себе поэтом», а футуристы — «бездарностью».

Хотелось бы посмотреть то, что скажут о теперешних гениях и «ничего себе» — если вообще скажут.

А так, в Париже — уже осень — помните «Осень» Бодлера?

Желаю Вам всего доброго и не забудьте, пожалуйста, что делать с Лифтоном и кому.

Ваш Ю. Терапиано

22. Х.61

Дорогой Владимир Федорович,

Спасибо за адрес Лифтона.

Я узнал его имя-отчество (Семен Михайлович) и поблагодарил его, указав, что чек передал больной О<доевцевой>.

И<рина> В<ладимировна> захотела ему написать тоже.

Все это — за «прошлое» и без больших надежд на «будущее».

Но почему Лифтону не издать бы сборник стихов?

Кстати, на Лифтона в «Н<овом> ж<урнале>» [346] мне указывала И<рина> В<ладимировна> — у нее была интуиция.

И<рина> В<ладимировна> возвратилась 14/Х из Luchon в хорошем виде: лечение пошло ей на пользу, она стала слышать даже на больное ухо, отдохнула морально от перемены мест (Luchon на испанской границе, горы, чудный пейзаж), съездила на несколько часов на автокаре в Испанию — и очень довольна.

Собирается писать (давно уже заказанные ей «Мостами») воспоминания о Петербурге 1919-21 гг. и стихи.

Боюсь, однако, что атмосфера «Дома» и парижский климат опять скоро смоют с нее все приобретенное в Luchon.

Доктора сказали, что надо опять пройти повторный курс лечения в следующем сезоне — есть впереди «светлая точка».

Буду очень благодарен Вам за фотокопию моей статьи в «Новом доме» о Вл. Ходасевиче и Пастернаке — забыл, как она называется.

Получил книгу стихов Х<одасевича> [347] , изданную только что Берберовой — охватила меня атмосфера прошлого.

С 1925 г. по самый момент погребения (нес, с другими, гроб) целая эпоха жизни связана у меня (как и у Смоленского, Раевского — других «перекресточников» [348] ) с Ходасевичем.

Учились у него, вместе переживали разные свои и его «драмы», веселились и ссорились… потом помирились.

У меня было особенно сильное столкновение с ним — из-за Мережковских (хотел он, чтоб я к ним не ходил) и за то, что я написал хороший отзыв о «Розах» Г. Иванова в то время, как он с ним был в большой ссоре…

Читаю стихи: да, замечательный мастер, остро-найденная тема, но… «все плохо», все — «мой тихий ад», все — «гадкая пародия» («звезды») и т. д., но чем дышать? куда дальше идти? Немудрено, что он «задохнулся» в самом себе и перестал писать в 1918 году.

Здесь причиной — не только убийственная статья о его поэзии Г. И<ванова> («В защиту Ходасевича», в «Последних новостях»), но и сам Х<одасевич> понял, что дальше он может только себя повторять.

Коснулся в моей статье этой трагедии, лишившей нас многих хороших стихов, которые он мог бы написать.

Берберова будет недовольна (сама бы его не мучила и не бросила!), но не писать же мне плоской и казенно-похвальной статьи, как написал в «Н<овом> р<усском> с<лове>» Завалишин?..

Жаль, что Вы так далеко и так заняты.

Недавно мне пришлось разрушить миф о том, что мы «долгие годы» были неразлучными друзьями — уж где там до «неразлучных», ну, а друзьями, конечно, по переписке, мы стали.

Начинаются «вечера».

В субботу 28/Х пойду на чтение [349] Вл. Злобина — о Мережковском, «Зеленой лампе» и о «воскресеньях» — Злобину, как никому, в этом вопросе «книги в руки», если только не начнет врать, впрочем, в публике будут сидеть живые свидетели.