Тема о Т<олстом> неисчерпаема и огромна, а юбилей — опаснейшая вещь.

Поэтому я не высказывал своих соображений о Т<олстом>, а просто, с небольшим комментарием, напомнил то, что говорил он — о поэзии, о писателях и т. д. Мало кто из читателей помнил слова Т<олстого> — получилось «ново».

А о религиозном ощущении Т<олстого> у меня возникла одна идея, только очень трудно ее объяснить так, чтобы «поняли» то, как я понимаю. Об этом еще поговорим как-нибудь.

Ваше настроение мне не нравится. «Тупик», в сущности, был и есть всегда, это обязательное условие и в 19, и в 20, и в других веках среди «скучных песен земли», поэтому, как ни трудно, необходимо время от времени слушать внутренне «песню небес», т. е. вспоминать «о том».

И я, и И<рина> В<ладимировна>, в сущности, находимся в некоем «Мертвом доме» или в каком-то «кругу» (помните ее стихотворение в «Н<овом> ж<урнале>» — «Телевизион шумит в пустынном зале…» [313] ), а в современном «Париже» (русском, литературном) новые люди и каменный век. С огромным трудом, напоминая друг другу — то я — ей, то она — мне, о «звуках небес», стараемся все время держаться в «своей атмосфере». Это не легко — и как-то страшно становится иногда, настолько демонское в людях перевешивает «искру». У Вас — «внешняя среда» и «работа» иные, но лишь по форме, по существу — то же: «мне ложе стелет скука…» [314] .

Вот, «распроповедался» — но все же тут есть доля правды, и хотелось бы Вас расшевелить на… стихи.

Ирина Николаевна и я шлем наши добрые пожелания к Новому году и наступающему празднику Рождества Христова Вашей супруге и Вам.

С сердечным приветом Ю. Терапиано

24. III.61

Дорогой Владимир Федорович,

Охотно отзовусь о Вашей статье [315] — и о других, если нужно, в «Русской мысли», раз это для Вас, по мнению Струве, может иметь значение [316] , пришлите текст (по-английски).

От Струве я пока не получил ничего.

«Воздушные пути» жду с особенным интересом, т. к. хочу в конце мая или в начале июня прочесть об О. Мандельштаме.

Слышал, что в Мюнхене должно выйти собрание сочинений Вл. Ходасевича — вероятно, стихи.

У нас как-то очень беспощадно относятся к покойникам: о Ходасевиче — почти никто не вспомнил к 10-летию со дня его смерти, теперь — об Иванове тоже установилось молчание. Сбор на перенесение его тела — совсем не удался — нужно с этим начать бороться.

Я решил вспомнить об О. М<андельштаме>, затем о Ходасевиче и об Иванове, а то — везде Пастернак, всюду — Пастернак, всегда — Пастернак. Просто читать уже стало невыносимо!

И<рина> В<ладимировна> получила Вашу статью [317] о «Десять лет» в «Н<овом> р<усском> с<лове>» и дала мне ее прочесть. Она очень довольна.

Я хотел бы прочесть ее еще раз — прежде чем высказать мнение, но в общем — многое хорошо. Только к концу я бы не говорил о «непонятности» — лучше где-нибудь раньше, выше, т. к. последние слова, последняя фраза читателям всегда запоминаются (об этом я не говорил И<рине> В<ладимировне> — говорю Вам только).

Статьи у меня нет под рукой, она ее унесла.

Судьба осчастливила Лос-Анджелес присутствием дюка де Корвин, потомка «славы европейской, венгерской и иных корон». Из Парижа он отбыл как-то стремительно, забыв попрощаться со многими, кажется, были новые причины для такой стремительности — спасение сына от отбывания воинской повинности.

Желаю дюку всяких дюкальных успехов, вплоть до творческого умножения мифа и о моей личности.

Впрочем, критическая деятельность все время создает мне новых и новых «друзей», т<ак> что скоро и мне нужно будет перебраться куда-нибудь в Новую Гвинею.

Людоеды, впрочем, сейчас в моде, и представители их «государств» встречаются с почестями не меньшими, чем другие представители.

Что делает С.М. Лифтон?

Помнится, Вы возлагали на него частичные надежды в меценатском смысле.

Вот мне и пришло в голову: что, если б И<рина> В<ладимировна> послала ему книгу с рисунком (она делает очень интересные рисунки в книге — на белой странице) — мог бы он в ответ послать ей какое-то количество долларов?

Или нужно сделать иначе — как?

В материальном смысле я не обладаю ни находчивостью, ни уменьем, поэтому никаких комбинаций придумать не могу.

Огорчает меня «анненское» настроение, порой находящее на Вас; — мне помогает идея «открытости расширенной жизни», т. е. та, что мое я (физическое) сейчас — только «один день», временное мое «лицо», а следовательно, есть выход и возможность исправить.

Без более широкого экрана — жизнь неминуемо превращается в абсурд — вынырнув из «ничего», идти в «ничего» через какой-то эфемерно короткий срок «жизни» — прямо ад какой-то!