— Не спеши стрелять… В кого стрелять — вот вопрос. Ты еще в пеленках был, когда я партизанил, — отчитывал невидимый, кряхтя, пробираясь через густые кусты.

Пламя костра осветило коренастого мужчину лет пятидесяти с круглым скуластым лицом и копной взлохмаченных волос. Его босые ноги кровоточили, а по мокрым холщовым штанам стекала грязная вода.

— Где тут начальство? Дело серьезное есть, — пристально всматриваясь в присутствующих, спросил он.

— Я командир, — оторвался от дерева Сиваков. — А ты как сюда попал?

— Ты — командир?

— Что, не похож? Молод, что ли?

— Не в том дело. Зачем зря грозишься: «Стрелять буду…» Настреляешься еще. Ну ладно, сейчас некогда лясы точить… Ты командир, так давай слушай. Я Алексей Яковлевич Фролович — фельдшер из Сухого Острова. Слыхал, наверное. Меня почти все твои знают. Знает и командир партизанского отряда Покровский. Он не раз жал мне руку за спасение его раненых бойцов. А жена моя — тетей Леной зовут ее партизаны — даже к медали представлена.

— Да, мне известно о тебе, старина, и о тете Лене тоже, — Сиваков виновато протянул ему руку. — Ну вот и познакомились. А теперь выкладывай, что у тебя.

— Дело весьма важное и секретное, — вопросительно оглянулся на сидевших у костра Фролович.

— Здесь все свои, говори смело, — сказал Сиваков.

Все с нетерпением ожидали, что скажет фельдшер. Было ясно, что не любопытство заставило его на ночь глядя по болотам искать отряд.

— Из Борисова наши люди велели мне предупредить вас, что к рассвету в окрестности Кормши объявятся части моторизованной бригады СС и будут прочесывать лес. Принимайте срочные меры, — закончил Фролович.

Когда я с одной из групп вернулся с задания, разговор уже закончился. Не вводя в курс обстановки, командир приказал мне выслать разведку к деревне Сорское, усилить посты и привести всех имеющихся в лагере партизан в боевую готовность. В полночь с группой партизан вернулся комиссар Панкевич. Состоялось совещание командного состава.

Наш «военный совет» прервали тревожные условные свистки «кукушки», двигавшейся по узкоколейке из Жодино в Швабовку. Связной машинист Хоменков каждые 3—5 минут посылал прерывистые гудки-сигналы. Над лесом разносилось повторяемое переливчатым эхом предостережение:

Наученные опытом, мы имели план на случай попыток немцев нанести удар по нашему отряду: быстрая передислокация на север в паликовскую глухомань или в соседний Логойский лес. И сейчас мы вполне успели бы выйти из-под удара. Но теперь уйти мы не имели права, потому что много групп еще не вернулось с боевых заданий. Наше волнение за их судьбы усиливалось. И хотя с потерей времени росла и угроза всему отряду, иного выхода у нас не было.

В течение ночи в лагерь возвратились еще две-три группы партизан. Они тоже подтвердили, что враг стягивает в этот район войска. Вернулись и те, кто был послан с вечера на хутора Кормши с заданием предупредить жителей о надвигающейся опасности.

Перед утром разведка доложила, что на большаке Борисов — Юрово — Логойск нарастает гул автомашин. Вскоре стало ясно, что карательные части окружают наш лесной массив. На рассвете они оседлали узкоколейку, закрыв коридор на север в паликовские леса. Рассредоточив подразделения вдоль реки Гайны, они преградили отход и на запад, в Логойский лес.

Перед рассветом мы поняли, что каратели в основном блокировали нас. Пробираться на юг или восток — значило оказаться зажатыми между сильными вражескими гарнизонами почти в чистом поле и небольших перелесках. Одновременно стало очевидным, что теперь уже можно не ожидать возвращения отрезанных от нас нескольких групп. Но уходить из леса было уже поздно.

Занималось утро тревожного дня. Все чаще и громче стали раздаваться пулеметные и автоматные очереди.

Внезапный шквал пулеметных очередей раздался примерно в километре от лагеря. За ним последовала частая дробь ружейно-автоматного огня. Громкие перекаты эха пронеслись над бором. После некоторого затишья стрельба возобновилась еще сильнее, грохнули отдельные взрывы гранат. Над поляной в трехстах метрах от нас взвилась красная ракета. Через несколько мгновений сквозь огонь автоматов и взрывы гранат до нас донесся голос дозорного партизана Симонова:

— Немцы…

Мы поняли, что Симонов встретил карателей огнем и только безвыходное положение лишило его возможности оторваться от врага и присоединиться к нам. Смерть боевого товарища на посту говорила о том, что медлить было нельзя ни минуты.

Теперь у нас оставался только один шанс на выход из-под удара — максимально быстро перебраться на небольшой островок, расположенный километрах в двух среди большого топкого Гайновского болота, которое на всех картах обозначалось непроходимым. Уйти и замести следы, как бы раствориться в утреннем тумане, — вот в чем было наше спасение. Стоит только замешкаться, дать немцам возможность отрезать нас от этого болота и сесть нам на хвост, и мы пропали.