С каждым днем холода усиливались. Ноги у большинства постоянно были мокрые. Многие простудились и сильно кашляли.

Партизаны, донашивающие летнюю одежду, фактически были раздеты. Все труднее становилось с питанием. Мы голодали. Еще холоднее становилось на душе от печальных вестей с фронта.

В общем, отряд оказался в кризисном положении: наступление зимы застало людей без крова, продовольствия, добротной обуви и теплой одежды. Питание рации село, и она молчала. Командир бездействовал. Горько было видеть, что и Панкевич в это трудное время тоже опустил руки. Он днями просиживал в дряхлом шалашике и записывал что-то в свой блокнот.

В ноябре положение в отряде стало настолько плачевным, что партизаны заговорили во весь голос:

— Мы пришли воевать, истреблять фашистских гадов, а не мерзнуть, голодать и умирать от болезней в лесу.

— За такое отношение к подчиненным на фронте к стенке ставят…

Кисляков, Ерофеев, я и парторг Ивановский пошли к комиссару и заявили, что настроение в отряде паническое. Нужны срочные меры, иначе голодные и раздетые люди начнут разбегаться. Ведь уже не выдержал Жилицкий и сбежал из отряда. Панкевич внимательно выслушал нас, задумался… и беспомощно развел руками:

— Что я могу поделать? Поймите, мы не где-нибудь, а в глубоком тылу. Давайте пригласим на всякий случай командира, поговорим.

Комиссар проинформировал приунывшего Сивакова о нашем разговоре и спросил:

— Что будем делать, командир? Так дальше жить нельзя.

Долго собирался командир с мыслями и едва слышно проговорил:

— Я много думал о нашем положении и пришел к выводу, что обстановка требует либо немедленной помощи по воздуху из Центра, либо ликвидации нашего отряда и передачи личного состава в другой сильный отряд. Сами мы беспомощны. Считаю, что надо сейчас же отправить за линию фронта связного для доклада о положении дел и получения указаний.

В тот же вечер, взяв пистолет с имевшимися к нему четырьмя патронами и карту, я отправился на Большую землю.

— Скорей возвращайся, — шумел мне вслед партизанский лагерь.

Я действительно скоро вернулся в отряд. Откровенно говоря, я и не собирался пробираться к далекой линии фронта.

Мне было совершенно ясно, что даже в лучшем случае на дорогу к фронту зимой уйдет не меньше месяца. Вряд ли раздетый и голодный отряд смог бы продержаться столько в морозное и вьюжное время. Кроме того, не было никакой гарантии, что я благополучно пройду почти тысячекилометровый путь по тылам врага. Короче говоря, я понимал, что отряд может спасти экстренная помощь в ближайшие же дни. У меня еще раньше созрела идея обратиться за советом в подпольный обком партии. Эту идею я и решил осуществить. Добраться туда можно было за несколько дней. Я не без труда отыскал товарища Стригу, который познакомил меня с секретарем райкома И. И. Ясиновичем. Он выслушал меня и порекомендовал сначала обратиться в подпольный межрайком партии Борисовской зоны, расположенный на одном из паликовских островков возле хутора Старина. Ясинович показал дорогу. Там меня внимательно выслушали, и межрайком решил направить в наш отряд комиссию из трех человек для принятия необходимых мер на месте. Возглавил ее член межрайкома, командир партизанской бригады «Старик», старый большевик, член партии с 1917 года Василий Семенович Пыжиков, известный партизанам под фамилией Владимиров.

На рассвете в сопровождении взвода отряда «Беларусь» мы отправились в путь. К исходу дня достигли деревни Горелый Луг. Гостеприимные хозяева деревни приютили нас на ночлег. Скоро мы убедились, что в этой деревне старый большевик Василий Семенович Пыжиков свой человек. До поздней ночи к нему шли люди. Одни расспрашивали о наших делах на фронтах, другие докладывали о борьбе здесь, на месте, третьи делились своими личными бедами. Каждому из них Василий Семенович находил доброе и вдохновляющее слово, слово коммуниста. Он владел ключом к сердцу простого человека, понимал его нужды и жил ради него.

Пыжиков один из тех, кто боролся за Советскую власть в Белоруссии, один из счастливцев, кому довелось видеть и слушать Владимира Ильича Ленина. Об этом Василий Семенович рассказывал проникновенно, с горящим огоньком в добрых и умных глазах. Впервые он увидел Ильича на Финляндском вокзале в Петрограде.

— Потом еще было две встречи с Лениным, — рассказывал Пыжиков. — И всегда Владимир Ильич зажигал нас верой в победу труда над капиталом, рабочих и крестьян над буржуазией. Ильич открывал нам глаза в новую жизнь без эксплуатации и нищеты…

В 1917 году Василий Семенович командовал отрядом Красной гвардии в Петрограде, принимал активное участие в Февральской революции. Потом по решению ЦК ВКП(б) был направлен на Западный фронт, где воевал против немцев, белополяков и белогвардейцев в качестве комиссара 145-го полка 51-й бригады, а затем комиссаром этой бригады. В грозные годы партия направляет в Приморский край молодого и талантливого организатора-большевика на борьбу против японских оккупантов. В Приморье Пыжиков командовал партизанским соединением и участвовал в освобождении Владивостока.

Перед войной командир бригады «Старик» возглавлял отдел пропаганды и агитации ЦК КП(б) Белоруссии.

В неблизком пути в Смолевичский район поведал комбриг нам и о своих встречах с Ф. Э. Дзержинским. Мы слушали очень внимательно Пыжикова. Как были нужны людям сейчас эти страницы прошлого!

Не прошло и трех дней, как мы прибыли на Гребенчук. Сплошные тяжелые тучи висели над поседевшим лесом. Тускло блестели ледяные зеркала, покрывшие лужи, водоемы и болота. Бор окутался белоснежной шалью и застыл. Все изменилось, один только лагерь отряда был без изменений. Он по-прежнему представлял жалкую картину. Сиротливо и тоскливо стояли запорошенные снегом убогие шалаши. Нас встретили хотя и с удивлением, но без энтузиазма. Ведь мы шли налегке, а измученным бойцам мерещился хлеб, теплая одежда и добротные сапоги. Худые и небритые партизаны, все посиневшие от холода, стуча зубами, теснились вокруг нескольких костров, единственных очагов жизни. Тут же у костров на подстилке из хвороста и листьев лежали несколько больных, прикрытых всевозможным тряпьем.