Летом он познакомился с отцом и матерью Оли, узнал имя, отчество и фамилию. Сразу вспомнился мастер участка в заводе, чересчур строго относившийся к нему, который оказался братом Оли. Это несколько охлаждающе влияло на его привязанность к Оле, но девушка так влюблённо смотрела на него в минуты их встреч, что Николай Фёдорович решил для себя о брате больше не думать. Дружба не постепенно, а чересчур быстро переросла в любовь, которая породила и спутника любви - ревность.

 Оля была, как и все девушки в её возрасте, откровенно влюбчива, а Николай Фёдорович, тогда уже двадцатишестилетний парень, настраивался на женитьбу. Легкомысленное кокетство Оли воспринимал он как будущую неверность мужу. Из откровенных бесед с Олей он узнал, что семья их жила в Москве, брат отца занимал какой-то высокий пост, был осуждён, после чего отца Оли уволили с работы, как имеющего близкого родственника в заключении.

 Оля тогда не произнесла это малознакомое Николаю Фёдоровичу - "враг народа", но ему стало понятно это неожиданное появление семьи в Ижевске. Здесь, вдали от Москвы, не так жёстко относились друг к другу люди - сидевшие и не сидевшие. Сам факт попадания за решётку часто произносился одной фразой - "от тюрьмы да от сумы не зарекайся".

 Серьёзное решение жениться на Оле потускнело и незаметно растворилось в повседневных буднях и праздниках.

 Желание овладеть девушкой на законных основаниях исчезло ещё и потому, что в возрасте Оли любопытство к сближению с мужчиной было выше разумной предосторожности. Однажды это должно было случиться. Всё произошло как-то обыденно. Николай Фёдорович рисовал портрет Оли. Оба устали к концу рисования портрета. Девушка увидела прекрасно выполненный портрет, пришла в неописуемый восторг, кинулась обнимать художника. А он уже не выпустил её из рук.

 Так, небрежно вытерев руки от краски, попавшей на них, он увлёк девушку на кровать, стоявшую рядом. Только влюблённая до конца девушка Оля могла вот так, не сопротивляясь, упасть на подушки и ждать, когда же это действие начнётся. И вот сейчас Николай Фёдорович терзался сомнениями.

 Там, в Казахстане, это совпадение фамилий могло обозначать либо ничего либо что-то неприятное!

 Володя ехал с Леной после похорон Фёдора Ивановича в Алматы в плохом настроении. Казалось бы, что родственные узы с Леной при смешных обстоятельствах ещё более должны были их сблизить. Но это только казалось. Само слово - сестра, пусть и двоюродная, для Володи было неприятным.

 Он смотрел теперь на жену уже как-то по-другому. Она теперь уже не казалась ему такой же красивой, как прежде, и похожие черты лица её на его черты всерьёз раздражали лишь потому, что, как он возомнил себе, теперь каждый будет смотреть на их брак, как на кровосмешение.

 Он знал теперь, что тёща воспитывалась в детдоме, поэтому и была часто невыносима в своих требованиях приносить в семью денег больше, чем жена. Теперь всё поменялось! Ему уже не нужно изгибаться в попытке заработать больше! Тёща теперь - тётя, а Лена - сестра! Он свободен от обязанностей мужа! Он же теперь - родственник! Пусть сами и зарабатывают на свои прихоти. А ему хватает!

 Так он думал, терзая себя новыми обстоятельствами семейной жизни. Володя ещё мог бы стерпеть, окажись Лена более дальней родственницей. Но двоюродная сестра - это было слишком!

 Лена воспринимала новость менее трагически. Ей даже нравилась вторая родственность с мужем. Правда, она быстро заметила злость, которая захлёстывала Володю, когда она, улыбаясь, шутливо называла его братцем, обращаясь с какой-нибудь просьбой. Но скоро и ей передалась эта отчуждённость, когда она вдруг додумалась, что будет, если проболтается однажды в минуту откровения подружке, кем ей приходится муж. Поэтому, подъезжая к городу Алматы, они оба были погружены в раздумья, которые ничего не давали им для потепления взаимоотношений.

 Отцу Володя позвонил через две недели. Сначала справился о здоровье, ответил на многочисленные вопросы Николая Фёдоровича. Паузу молчания выдержал, отчего отец встревоженно спросил, что случилось.

 -Пап, я думаю разводиться!
– наконец выдавил из себя сын.

 -Тут я тебе не советчик, - задумчиво произнёс Николай Фёдорович.
– Может, вам анализ крови на родство сдать в больнице?
– с надеждой в голосе спросил он Володю.
– Мало ли что! Война ведь была, вдруг да кто и грешен был?

 -Ты думаешь, что говоришь?
– возмутился Володя.
– Да Лена мне понравилась тем, что мы так похожи! Нас и так называют братом и сестрой. Я теперь чувствую себя каким-то идиотом, когда понял, что и детей-то плодить теперь нельзя!

 Николай Фёдорович молча ждал, когда сын скажет что-нибудь ещё. Володя вздохнул тяжело в трубку и заключил:

 -В общем, папаня, развожусь и точка. Счастливо, пап!

 После такого разговора с сыном Николай Фёдорович ходил недели две в каком-то оцепенении. Можно было надеяться, что сын плюнет на всё и вернётся в Ижевск. Вариант этот казался ему таким радужным, что дня два ходил он в магазины, не сдерживая улыбку. Отчего казался, наверно, поглупевшим пожилым мужчиной встречным прохожим. Потом ему стало жалко Володю и Лену.

 Нелепость ситуации, в которой никто из них не был виноват, всё же приводила к нарушению закона о браке. Родственники в брачный союз не вступали с незапамятных веков, оберегая здоровье потомства. Конечно, недоработка медицинских работников в создании семьи существовала в течение всего двадцатого века в СССР.

 Никаких серьёзных исследований для создания счастливых браков не производилось. Генетика в лице академика Вавилова была изгнана из страны, как непригодная наука для страны, создающей новое общество, отличное от людей всего земного шара. Советские люди женились только по любви, и заглядывать под юбки с согласия медицины им было как-то оскорбительно.