– Ты насовсем прилетел?

– Не… – у Егора был полный рот и он просто покачал головой.

– Ты ешь, ешь, мы-то только из гостей… я молчу.

Однако, молчать он долго не смог.

– И куда, если не секрет?

– Наверное, в Карелию, еще точно не знаю.

– «Особенности национальной границы»? Кстати, ты как вообще, в пограничники попал? ты же, вроде, десантником был?

– Знаешь что, Игорь, давай не будем о грустном, – Егор отложил вилку в сторону, – Мне многое не нравится, что сейчас происходит, но я дал присягу и должен служить этой стране…

– Дай поесть человеку! – вмешалась Ольга.

– Нет, я всё… спасибо.

– А по рюмочке?

– Конечно!

– Давай… Ты меня прости, это не мое дело, как бы… а что у тебя квартира пустует? Сдавать бы мог… деньги бы получал хорошие.

– Тысячи две или три… баксов, – подала свой голос Ольга.

– Ну, это если евроремонт сделать…

– Еврейский ремонт? Это, как у вас примерно?

– А что, плохо?

– Хорошо… хорошо вы перегородку убрали – столовая получилась…

– Гостиная.

– Вам видней.

– Я серьезно – могу тебе помочь клиента найти.

– Ты что? как это сейчас называется? риэлтор?

– Нет, мы с Оленькой работаем в одной крупной турфирме…

– Это вы зря. Работать вместе – последнее дело. Я из-за этого развелся.

– Типун тебе на язык… А насчет квартиры, всё просто – есть у меня знакомый, хороший мужик, квартиру ищет.

– Нет.

– Тебе что? Деньги не нужны?

– Денег мне хватает… ты вряд ли поймешь… я офицер, а не ростовщик… или там рантье какой-нибудь. У меня из вещей-то вон – сумка да гитара, и больше мне не нужно. Не Шакьямуни, конечно…

– Извините, в целях повышения образованности – шакья-что? Игорь ответил сладеньким голосом:

– Шакьямуни, Оленька, это одно из имен Будды, которому вообще никаких вещей было не нужно.

– Так… я пошла спать.

– Подожди, завтра ж воскресенье – выспимся. Горыныч возьми гитару, будь другом.

– Уговорил.

Егор вышел в прихожую, где оставил свои вещи. Он с удовольствием на короткое время остался один. Разговор не складывался. Причем, это явно чувствовали все трое. Какими бы друзьями вы не были раньше, но разойдясь в стороны, и встретившись через длительный промежуток времени, вы так или иначе почувствуете, что встретились, собственно, с чужим человеком. Умом вы готовы к радости и избытку чувств, а слова не сходятся не смыслом не интонацией. Егор с удовольствием вообще бы ушел к себе, однако, он вернулся с уже расчехленной гитарой и большой среднеазиатской дыней.

– Я совсем про неё забыл. Вот эта дыня в вооруженных силах называется – торпеда. Оля, помой, пожалуйста… а ты наливай… а я буду играть.

Он довольно быстро подстроил гитару. Это была хорошая испанская гитара с мягким и сочным звуком. Играть он действительно умел. Гитара в его руках запела что-то тревожное, сначала тихо, потом все громче и громче. Потом от форте опять вернулась в пиано и снова поток звуков стал нарастать и так продолжалось достаточно долго и не хотелось, чтобы это заканчивалось, но последний аккорд прозвучал и струны стихли.

– Ты превзошел сам себя. Что это было?

– Бетховен, Людвиг Ваныч, в переложении ныне здравствующего соавтора.

– Нет, правда?

– Правда. Это – третья часть Лунной сонаты. Первая – почему-то в хитах, а вторую и третью не все знают, но мне третья нравится больше всех. Я нашел ноты для гитары, но сыграть это оказалось не просто… Представляете? Длинными зимними вечерами, где-нибудь на заставе или в отряде, человек мучает гитару… Печально, но факт – делать особенно нечего. Выбор занятий небольшой: с одной стороны, пьянка, бабы и карты; с другой – музыка, книги…

– Ты выбрал – второе.

– Я выбираю всё вместе и много. Вот послушайте я сегодня, подъезжая к родному дому, детство вспомнил и одну свою старую песню, – он прошелся по струнам и запел:

Мелодия у него получилась какая-то из пятидесятых годов прошлого века, действительно, как пожелтевшая черно-белая фотография или старая, потертая пластинка.