– На мать похожа, – сказал Большаков, рассматривая фотографии на мониторе. Действительно, от отца девочке достались только глаза, такие же ярко-голубые, с золотыми искорками, как листопад на фоне неба золотой осенью. Длинные темные волосы, тонкий нос, очки в изящной оправе, улыбка. Этот ребенок не нуждался ни в чем, у него все было в достатке – денег, любви и тепла.

– Ольга с Серегой познакомилась, когда он после НИИ «варенками» на Рижском рынке торговал. А потом брокером заделался, потом менеджером. А сам в это время дворником работал, прикинь? – делился нахлынувшими воспоминаниями Большаков. Максим слушал молча, просматривал девчоночью переписку. Пока ничего не понятно, вернее, просто, как валенок. А Большаков продолжал зудеть над ухом:

– А потом на него другая блажь накатила, уж как я его ни отговаривал – без толку. Производством решил заняться, неважно, чего. Ладно, решили и этот вопрос, выбор пал на мелкую кондитерку. Оборудование нашли списанное, технолога, рабочих наняли, линию запустили. Но и это надоело ему, наигрался. Насте к тому времени уже года четыре было, он как раз квартиру новую купил. И торговать решил. Дверями.

– Почему дверями?

– Так строительство же поперло, дома, коттеджи. Люди ремонты делать бросились. А тут мы им двери итальянские подогнали, красивые, дорогие. Вот люди с деньгами к нам и потянулись. Соображать надо, – покровительственным тоном объяснил Большаков.

Максим кивнул, не оборачиваясь. Он уже просмотрел все фотографии, прочел все комментарии под ними и вернулся к переписке. Тут эта Vihaleva была вне конкуренции. Сообщения от не пойми кого приходили по восемь-десять раз на дню, но о чем они были – Максим пока не мог понять, как ни старался. Вроде бы обсуждает с Настей что-то, и обсуждает активно, и обе в курсе происходящего. Но о чем идет речь – загадка. А Большаков все не унимался, и Максим уже смирился с тем, что сегодня у начальника охраны вечер воспоминаний.

– Года три он дверями торговал, потом рынок сужаться начал, стали новое что-то искать. Решили сами строить, еще два года на это убили. Три дома сдали кое-как, остальные так на нулевом цикле и остались. Настя уже в школу ходила, а Ольга первый раз в больницу попала. Ну, после первой операции думали, что обошлось, Серега как на крыльях летал, собрался даже с делами завязывать. И тут ему один умный человек мысль в клюве принес – новую очередь нашей ГАЭС строить. Я Серегу в правительство Московской области заслал, он там переговорил кое с кем, и готово – подряд на строительство котлована под нижнее водохранилище ГАЭС наш. Это ж бюджетные деньги, там работы лет на семь, если не больше!

«Да, господа бизнесмены, эк вас мотает-то. Сегодня конфетки делаете, завтра дверями торгуете, послезавтра кроликов разводите. Вам что синхрофазотроны собирать, что ГЭС строить. Трындец нам с такими предпринимателями, пропала страна» – эти мысли Максим оставил при себе. Большаков еще долго распинался о своих заслугах, о том, как посоветовал Рыжикову нужных людей в правительстве области и как те, получив оговоренную сумму «на развитие», допустили новую пиявку к бюджетной артерии. А Ольга, жена Рыжикова, к тому времени успела отмучиться и здесь, в дорогущих медицинских центрах, и в Швейцарии, но ничего не помогло, ее похоронили перед Новым годом.

– А теперь вот Настюха, – вздохнул Большаков. – Как сглазил кто-то Серегу. Так кого ты в детдоме-то искал, а? – словно невзначай поинтересовался он у «гостя».

Максим его не слушал. Vihaleva – с ней явно что-то не так. Когда от нее последнее сообщение? Максим вернулся к началу страницы. Отлично, оно пришло сорок минут назад.

«Настя, привет. Ты видела вчерашнюю серию? Расскажи мне, я ничего не знаю. Сегодня тоже посмотреть не смогу» – вот, это уже кое-что. Непонятно только одно – о каком именно сериале идет речь, и какое отношение он имеет к реальности. Что у нас было вчера? Телепрограмма предложила на выбор штук семь или восемь сериалов. Максим поднялся, нашел пульт от телевизора, выбрал нужную программу и уставился на экран.

– Ты чего? – Большаков смотрел то на ожившую «плазму», то на приникшего к экрану Максима.

– Телевизор смотрю, а что?

– Ничего, – Большаков попятился, завозился около двери и вышел в коридор. Поорал там для порядка и затопал прочь.

– Иди, иди отсюда, не до тебя, – Максим вернулся к ноутбуку. Вечер предстоит насыщенный, впереди еще три сериала, надо подкрепиться.

– Поесть мне принеси! – крикнул он, не оборачиваясь, и в коридоре раздались торопливые шаги. Максим улегся поудобнее и уставился на экран.

С голубого экрана привольно лились потоки сдобренного идиотизмом и похабщиной бреда. К концу третьего или четвертого сериала Максим уже всерьез подозревал, что все актеры когда-то были пациентами Бобровой. У обычных, нормально развитых людей не бывает такого выражения лица, таких интонаций, такой походки и движений. Умственная отсталость, слабоумие, кретинизм и олигофрения помогали актерам достичь своей игрой потрясающего эффекта. Максим честно выдержал все и выключил телевизор только глубокой ночью. Взорванный мозг отказывался соображать, надо было отвлечься. Максим снова вернулся к ноутбуку. О, Vihaleva не унимается, она, видимо, тоже в ужасе от просмотра, и спешит поделиться эмоциями – новое сообщение пришло пятнадцать минут назад.