Вследствие расстройства административного механизма в целом ряде губерний, комитету пришлось приложить много усилий к поддержанию правильных почтовых сношений между Петербургом и внутренними губерниями. В июле 1812 г. министр полиции Балашев вошел в комитет с предложением учредить по губерниям должности временных генерал-губернаторов с целью водворить «единоначалие» в местном управлении. «Ибо, — говорил он, — раздробительность властей всегда производит бессилие, а в обстоятельствах критических и самую опасность». Комитет, разделяя вполне точку зрения Балашева, постановил: «В тех губерниях, в которых нет генерал-губернаторов и военных губернаторов, вверить начальство особам по избранию его величества», предоставив этим главным начальникам «полную власть над всеми частями в губернии, к какому бы ведомству, военному или гражданскому, они ни принадлежали». Вскоре после этого постановления сенатор Миклашевский был отправлен с самыми широкими полномочиями в Тверь, а сенатору Каверину на правах гражданского губернатора поручено было управление Калужской и Смоленской губерниями. Когда в южных губерниях появилась чума как раз в разгар войны и стало известно, что эпидемией захвачен весьма большой район, то комитет отправил для борьбы с нею сенатора кн. Куракина, уполномочив его действовать «полною властью», останавливать даже рекрутский набор, если он признает это нужным, предписав «всем начальствам в крае» исполнять исходящие от него приказания.

Елагинский дворец. (Спб. 1826 г.).

Как только выяснилась неизбежность войны, комитету для водворения спокойствия среди населения пришлось предпринять ряд чрезвычайных полицейских мероприятий. В распоряжение начальников пограничных западных губерний ассигновано было по 10 тыс. руб. каждому «в видах предоставления им более способов действовать при исключительных обстоятельствах»; земские же суды пограничных местностей были пополнены двумя лишними заседателями по назначению от правительства. Усиливая штат местной полиции, комитет вырабатывал меры предосторожности и цензурного характера. 12 апреля он имел суждение о «политических статьях, помещаемых в российских газетах». По предложению министра народного просвещения комитет, во избежание распространения ложных слухов, особенно среди людей «самых низких состояний», счел полезным постановить, чтобы «издатели всех газет в государстве, в коих помещаются политические статьи, почерпали из иностранных газет только такие известия, которые до России вовсе не касаются, а имеющие некоторую связь с нынешним нашим политическим положением заимствовали единственно из „С.-Петербургских Ведомостей“, которые издаются под ближайшим присмотром». С конца апреля в виду предстоящих военных действий решено было лицам, отправляющимся за границу, паспортов в Петербурге не выдавать, но «снабжать их только, по исполнении ими обыкновенных обрядов, видами до границы, где и обязаны они относиться к военным начальникам». Затем 28 мая заслушан был доклад министра полиции, утвержденный государем, чтобы «российским подданным без особого высочайшего повеления паспортов за границу не выдавать». Что касается лиц, приезжавших в Россию, то комитет 26 апреля постановил: «На въезд в Россию паспортов не посылать, так как оный совершенно воспрещен». Иностранцам, находящимся в пределах империи, согласно постановлению от 28 мая разрешен был беспрепятственный выезд через Ригу и Ревель, при чем паспорты выдавались только тем из них, «кои желают ехать за границу без возврата». По вступлении неприятеля в Россию последовало 9 июля высочайшее повеление комитету «произвести подробный разбор иностранцев, находившихся в России», при чем петербургскому главнокомандующему дано было право высылать за границу тех из них, «кои окажутся неблагонадежными или сомнительными», или же удалять их из столицы в другие города в пределах империи. В виду того, что иностранцы, несмотря на запрещение, продолжали приезжать в Россию, 9 июля было сделано постановление: «Приезжающих в Кронштадт иностранцев неприязненных наций вовсе не пропускать, объявив им, чтобы они возвратились, и предварив их, что, если они не отправятся обратно, то будут посланы в дальние города». 30 сентября в комитете обсуждался вопрос о мерах, которые должны быть приняты «по случаю учреждения неприятелем в Москве особого городского управления и участия в оном некоторых местных жителей». 27 октября над ними решено было нарядить следствие «для определения виновным строжайшего по законам наказания». И по выступлении неприятеля из России комитету приходилось уделять довольно много внимания чрезвычайным полицейским делам. Население, особенно пограничных местностей, было взволновано приходом французов и долго не могло успокоиться. Так, напр., в 13 верстах от Митавы местные жители, вооруженные косами, топорами и дубинами, отбили нескольких рекрут. У смоленского помещика увезли ночью крестьян со всеми их семьями и имуществом на семи тройках. Один виленский еврей доносил об образовании среди поляков обширного заговора в пользу французов и о том, будто бы ими решено сразу перерезать всех русских евреев и немцев. От гродненского почтмейстера приходили тревожные слухи о том, что 1 апреля будут перерезаны все русские и евреи в городе. Виленский губернатор сообщал, что среди населения упорно говорят о скором возвращении французов. Подобного рода известиями переполнены журналы комитета за 1813 г., что указывает, в какой лихорадочной атмосфере ему приходилось действовать.

Бородино. (Совр. грав.).

В последние месяцы 1812 г. комитету, главным образом, пришлось заняться выработкой мер по борьбе с последствиями неприятельского нашествия. Жителям местностей, особенно пострадавших от войны, приходилось оказывать самую широкую помощь; дороги и реки были заполнены трупами людей и лошадей — необходимо было их как можно скорее убрать, чтобы предупредить распространение эпидемических болезней. В заседании 20 сентября комитет постановил в каждой из разоренных войною губерний учредить комиссию из вице-губернатора, губернского предводителя и губернского прокурора под главным надзором гражданского губернатора. Каждой такой комиссии был открыт в казенных палатах кредит до 10 тыс. руб.; кроме того, решено было учредить при церквах кружки «для добровольного на сей предмет подаяния». Обращаясь к частной благотворительности, комитет вместе с тем предполагал «часть несчастных жителей приютить по монастырям». В своих заботах по изысканию средств для оказания помощи населению комитет поверг на высочайшее благоусмотрение следующие свои соображения: «Ежели бы распустить французскую труппу, то великие суммы, которых она стоит, могли бы обращены быть на сие полезное и богоугодное употребление, а вместе с тем произвело бы то в народе выгодное впечатление». Патриотические побуждения, которыми руководствовался комитет в данном случае, были приняты государем во внимание, и французскую труппу повелено было распустить. По возвращении в Москву гражданских властей, комитет, согласно предложению гр. Ростопчина, постановил: «Дома и имущества тех, которые, предавшись неприятелю, отправились из Москвы с ним, конфисковать и продать с публичного торга; вырученные же деньги употребить на вспоможение разоренным московским жителям». Но раны, нанесенные народному хозяйству Отечественной войной, долго еще давали себя чувствовать. 7 января 1813 г. в комитете рассмотрены были составленные петербургским главнокомандующим Вязмитиновым «правила для пособия в продовольствии обывателям от войны разоренным». В них указывалось, что, «кроме пособия хлебом, необходимо нужно обратить внимание и на устроение хозяйства лиц, разоренных войною, — крестьянам отпуском некоторого числа денег на покупку скота и земледельческих орудий, а ремесленникам и мещанам на возобновление прежних ремесел и промыслов, и сверх того, отпуском леса на обстроение». С этой целью Вязмитинов предлагал «отпускать сверх пособия хлебом до ста рублей на семейство, смотря по тому, как оно многочисленно. При сих пособиях хлебом и деньгами, и сверх того, при освобождении крестьян и мещан от взыскания прежних недоимок и от платежа податей за вторую половину 1812 г. и во весь 1813 г. они не должны быть освобождены от исправления земских повинностей». Одобрив в общем предложение петербургского главнокомандующего, комитет решил «удовлетворять жителей деньгами только в самой необходимости». Несмотря на тяжелое финансовое положение, переживаемое государством, 24 июня 1813 г. последовало высочайше утвержденное положение комитета министров о даровании льготы от платежа податей и недоимок помещичьим крестьянам, разоренным от неприятеля.

Бородинское поле. (А. Адам).

Среди забот о мерах по восстановлению народного хозяйства, комитет 7 декабря 1812 г. обсуждал внесенный в него государственным секретарем проект манифеста о всеобщем прощении жителей, присоединенных от Польши губерний, которые во время войны с французами «преклонились на сторону неприятеля по вступлении его в пределы России». Большинство членов комитета, признавая пользу подобного акта «монаршего милосердия», высказалось, однако за то, чтобы «различены были те, которые во время нашествия неприятеля, пребывая в домах своих, принуждены были по обстоятельствам преклониться на его сторону, от тех, которые не последствием вторжения неприятеля, но до начатия еще войны ему предались и вместе с ним вооруженные в пределы наши вступили». Первым комитет предлагал дать безусловное прощение, последним же объявить, что если они не вернутся в Россию в двухмесячный срок, то имения их будут конфискованы. Это мнение большинства членов комитета и было утверждено государем.

Кн. А. И. Горчаков. (Пис. Доу).

Таким образом в период войны комитету пришлось развернуть чрезвычайно разнообразную деятельность и в этом отношении, можно сказать, он является как бы маховым колесом всего государственного механизма. Он давал всему движение и разрешал своею властью такие вопросы, которые выдвигались ходом военных обстоятельств. По возвращении из заграничных походов 1814 г. император Александр повелел комитету «оставаться впредь до указа на том основании, на каком он во время отсутствия его находился». Согласно ходатайству гр. Салтыкова, государь разрешил комитету «приводить в исполнение не только такие положения, которые отлагательства не терпят», но и уполномочил его, «представляя положения свои государю, приводить в исполнение таковые до воспоследования высочайшего утверждения». В противном случае, по словам гр. Салтыкова, «могли бы произойти великие затруднения».

Однако в деятельности комитета, особенно в связи с продовольствием армии, обнаружились довольно скоро крупные недостатки, которые, возбудив сильный гнев государя, заставили его обратиться к гр. Салтыкову из Варшавы с резким письмом от 15 ноября 1815 г. «Уполномочив вас действовать, не приемля от министерства отговорок, — писал, между прочим, государь, — мне оставалось быть только уверенным, что никакая жалоба на недостаток денег или на недостаток продовольствия не дойдет более до меня; но к крайнему удивлению вижу ныне из копии с донесения к вам управляющего военным министерством, что по 21 октября ничего решительно еще не сделано. Нельзя оставить без внимания, что министерство наше, теряя лишь время, входит с докладами ко мне об отпуске сумм, невзирая на полное разрешение, данное мною вам действовать решительно по сему предмету и не уважая занятий моих за границей, которые редко позволяют иметь свободные часы для дел текущих, особливо, когда я, полагаясь на уполномочие, данное вам, остаюсь в твердом ожидании исправных исполнений моих предписаний». «В заключение обязываюсь сказать, — читаем в этом любопытном документе, — что ежели и после сего подтверждения будет какая неисправность в содержании армии, то по всей строгости взыщу я с виновных, невзирая ни на какое лицо». Управляющий военным министерством кн. Горчаков и управляющий делами комитета министров статс-секретарь Молчанов были отданы под суд за обнаружившиеся злоупотребления по снабжению продовольствием армии в военное время. Все это вынудило императора Александра прибегнуть к чрезвычайным мерам в отношении учреждения, в руках которого было сосредоточено управление государством. В декабре 1815 г. назначен был для доклада государю и надзора по делам комитета «всякий раз, когда здоровье князя Н. И. Салтыкова не позволит ему явиться лично в комитет и к нему, государю, генерал-от-артиллерии гр. Аракчеев». Таким образом, с наступлением «аракчеевщины» и комитет министров не избег общей участи и был подчинен бесконтрольной власти «без лести преданного» временщика.

В. Бочкарев

«Храм верности» в саду кн. А. Б. Куракина в его селе Надеждине.

Галерея, нареченная вместилище «чувствию вечных». В саду кн. А. Б. Куракина в его селе Надеждине.

(Рис. В. Причетников).

начала прошлого столетия народы Европы обнаруживают тенденцию двигаться с Запада на Восток. Эта тенденция длится в течение нескольких лет, поддерживается, распространяется, осуществляется, несмотря на попытки помешать ей, потом внезапно меняет направление и переходит в стремление, обратное прежнему. Уже не с Запада на Восток, а с Востока на Запад движутся народы, и в этом стремлении так же, как в предыдущем, осуществляют не волю отдельных личностей, не каприз какого-нибудь Наполеона или желание других властителей, а нечто гораздо более сильное и общее — «печальный закон необходимости». Исторические события производятся не волею отдельных людей, как бы ни бросались в глаза эти люди при изучении событий. В механизме общественной машины главное значение имеет не та щепка, которая первая бросается в глаза и которая в действительности тормозит движение, а незаметная шестерня, без которой отправление машины сделалось бы невозможным. Сколько бы ни говорили историки, что Бородинское сражение не окончилось совершенным разгромом русской армии из-за насморка Наполеона, какие бы прекрасные диспозиции ни писали генералы перед боем, — ни состояние, физическое или душевное, Наполеона, ни распоряжения генералов не играли и не играют никакой роли в исходе сражений, и отдельный незаметный солдат значит не меньше, чем всеми прославляемый Наполеон или другие известные своей научной военной подготовкой генералы. Есть «печальный закон необходимости», и сколько бы ни говорили о свободной воле власть имеющего лица, которое правит событиями по своему произволению, на самом деле все совершается на основании этого закона необходимости. В чем он? Можем ли мы понять его? «Для человеческого ума недоступна совокупность причин явлений». Не будучи в состоянии постигнуть ее, люди для объяснения исторических событий подставляют слова «случай», «гений». И, употребляя эти слова и оперируя с ними, они уподобляются стаду баранов, которые должны думать, что отгоняемый каждый вечер в особый денник для откармливания и становящийся толще других баран — гений. «Но баранам стоит только перестать думать, что все, что делается с ними, происходит только для достижения их бараньих целей» и «ежели они и не будут знать, для какой цели их откармливали, то, по крайней мере, они будут знать, что все случившееся с бараном случилось не нечаянно, и им уже не будет нужды ни в понятии случая, ни в понятии гения».

Таковы, как известно, воззрения Толстого на историю и на события 1812 года. Движения, имевшие такое огромное влияние на судьбу целых стран, совершались по закону необходимости, охватить и понять который мы не можем, но можем, отрешаясь от мысли, что все происходит для достижения «бараньих целей», постигнуть единство и последовательность явлений. Во всяком случае, роль отдельных людей, поставленных на вид историей, тут ни при чем, ибо «мысли и слова, служащие их выражением, не суть двигатели людей».