— Ты возлагаешь на меня огромную ответственность, не знаю, смогу ли я с ней справиться.

— Знай, так было предначертано, так же как то, что однажды ты доверишь эту книгу вместе еще с одной важной рукописью рукам иноземца.

Юлиан снова с благоговением погрузился в чтение. Он восхищался текстом, написанным рукой самого Платона. Уже одно это опьяняло его. Он понял, что иерофант прав: здесь его судьба. И все его занятия философией были подготовкой к сегодняшнему дню. Сейчас Юлиан был готов. Он мог прочитать эту книгу. До самого конца.

Юлиан любил Лютецию, или, как ее теперь называли, Париж. Он провел в Галлии четыре года, но этот город все еще удивлял его. Мягкий климат (по сравнению с теми местами, в которых ему приходилось бывать) успокаивал его. Море было не так близко, но давало о себе знать странной игрой ветра, порой доносившей потоки бриза.

Покинув Санс, Юлиан сразу устроился во дворце префекта, в приятном месте с видом на реку, которая разделяла город на две части и омывала небольшой островок. Островок формой напоминал корабль, готовый к отплытию. Взгляд терялся, следуя за течением реки, но всегда задерживался на небольшом холме, на вершине которого был лес, столь удивительный, что казался творением человеческих рук.

Юлиан узнал, что на этом холме галлы устраивали свои ритуалы, и не успокоился до тех пор, пока его люди не организовали ему встречу со священниками, называвшими себя друидами и проводившими эти сакральные и таинственные церемонии. Юлиан помнил, что еще Юлий Цезарь в своих «Записках о галльской войне» рассказывал о традициях этих народов.

Прошло много веков, но величие Рима проявлялось именно в таких вещах — в осторожном отношении к священным ритуалам других народов, присоединенных к империи, к иной культуре. Самой же римской культуры как таковой, можно сказать, уже не существовало. Воспетый латинский мир был не чем иным, как смесью разных цивилизаций, которые смогли сосуществовать именно благодаря взаимному приятию. Юлиан был убежден, что в этом должна заключаться сила империи, — дать людям возможность везде чувствовать себя как дома. Как в доме, защищенном Римом. Неслучайно восстания вспыхивали всякий раз, когда Рим нарушал это обязательство. Было трудно управлять такой колоссальной империей, но основой ее выживания могло стать только уважение и мирное сосуществование. Поэтому Юлиан не разделял стремления к установлению везде христианских законов и, самое главное, к насаждению единственной религии по всей империи. Трагической ошибкой его дяди, императора Константина, и вслед за ним кузена Констанция было установление господства вместо контроля и использование религии как инструмента власти. При этом они нарушили саму сущность христианства: возлюби ближнего своего как самого себя.

Юлиан думал, что он не сделает тех же ошибок. Его пребывание в Галлии послужит встрече разных культур и религий, а не борьбе и принуждению. Поэтому он хотел увидеть друидов, духовных отцов галлов и кельтских племен, которые, как сообщили ему приближенные, славились глубокими знаниями, свободой мышления и обладали большим авторитетом. «Власть, чтобы быть по-настоящему принятой, должна основываться на свободе выбора», — подумал Юлиан и сделал это положение основным в своей будущей деятельности кесаря.

Встреча с друидами произошла 31 октября во время Самайна, главного кельтского праздника, в последний день года по календарю кельтов. Для них в эту ночь земля и небо входили в контакт между собой и с потусторонним миром — миром мертвых. Нужно было умилостивить зиму — время, когда природа умирает, — чтобы она прошла спокойно, без ущерба и потерь. Юлиан во что бы то ни стало хотел участвовать в церемонии и наконец получил согласие при условии, что он скромно смешается с другими. Согласно обряду должно было состояться жертвоприношение, и друиды прекрасно знали, что это было запрещено императором Констанцием. Потому присутствие члена императорской семьи беспокоило их.

Над холмом возвышался дубовый лес, и серп луны слабо освещал небо. Юлиан после ритуала очищения был одет в белое. Друиды, также в белом, колонной двинулись к центру леса, где рос огромный, мощный дуб. Глава друидов взял со стола хлеб и вино, остальные, в том числе и Юлиан, сделали то же самое. Под дубом стояли два быка, их рога были привязаны к дереву. Глава друидов приблизился к Юлиану, взял чашу с вином, отпил из нее и протянул кесарю. Разломил хлеб, съел половину и предложил вторую часть Юлиану. Потом он вытащил из складок одежды золотой серп и высоко поднял его, чтобы на нем отразились лунные лучи. Затем передал серп Юлиану:

— Подойди к большому дереву, кесарь.

Дерево обвивали ветви кустарника, сплошь усыпанного белыми ягодами.

— Это растение лечит от всех болезней, — сказал друид, сопровождавший Юлиана в течение всей церемонии, и продолжил: — Срежь ягоды серпом и положи их на это полотно.

Юлиан под взглядами всех присутствующих подошел к огромному дереву. Он собрал белые ягоды, вернулся к друиду, протянул ему их и золотой серп. Тот отдал ягоды в пищу быкам и проводил Юлиана к главе церемонии, который ждал кесаря у шатра. Со словами «Приветствую тебя, кесарь!» он пригласил его внутрь. Юлиан, выражая свое уважение, поклонился главе друидов.

— Мое имя Аллан Кардек. Я ждал тебя, — сказал друид, приглашая Юлиана занять место за столом напротив себя.

Это был высокий сильный человек со странным взглядом, статью походивший на великого царя.

— Для нас большая честь принимать тебя здесь. Обычно завоеватели боятся священников и стараются от них избавиться, считая самыми опасными врагами.

— Я думаю, все, кто заботится о душе людей, достойны глубокого уважения.

— Как жрецы Элевсина?