Начало третьей части «Обломова» ознаменовано следующим сигналом читателю: после возвращения Ильинских в конце августа с дачи в Петербург Илья Ильич в одиночестве «…обошел парк, спустился с горы, и сердце теснила ему грусть» (с. 237). Это неосознанная печаль героя по той духовной высоте периода его взаимоотношений с гармоничной девушкой- статуей, с которой он отныне будет медленно, но неуклонно спускаться в узкийпространственно-временной мирок женщины-хозяйки на плоскойВыборгской стороне Петербурга.

«Обломов, — сообщает повествователь, — отправился на Выборгскую сторону, на новую свою квартиру. Долго он ездил между длинными заборамипо переулкам. Наконец отыскали будочника; тот сказал, что это в другом квартале <…> — и он показал еще улицу без домов, с заборами, с травой и засохшими колеями из грязи.

Опять поехал Обломов, любуясь на крапиву у заборов и на выглядывающую из-за забороврябину. Наконец будочник указал на старый домик на дворе, прибавив: „Вот этот самый“ <…>.

Двор был величиной с комнату…

Обломов сидел в коляске наравне с окнами и затруднялся выйти» (с. 230–231).

Четырежды повторенное в нескольких фразах слово «забор» плюс засохшие «колеи», а также окружение домика двором объемом с комнату — все это призвано создать образ бытия замкнутого, всячески отгородившегося от прочего мира и к нему равнодушного. Впечатление подкрепляется ответами Агафьи Пшеницыной на вопрос Обломова «Вы часто сходите со двора?»:

— Мы мало где бываем. Братец с Михеем Андреевичем на тоню ходят <…>, а мы все дома.

— Ужели все дома?

— Ей-богу, правда. В прошлом году были в Колпине, да вот тут в рощуиногда ходим (с. 233, 234).

Тот же образ заключает в себе и квартира Ильи Ильича в доме Пшеницыной: «У Обломова были четыре комнаты, то есть вся парадная анфилада. <…> Кабинет и спальня обращены были окнами на двор, гостиная к садику, а зала к большому огороду, с капустой и картофелем. В гостиной окна были драпированы ситцевыми полинявшими занавесками» (с. 240).

Плоская и однообразная местность Выборгской стороны не вдохновила Илью Ильича к продолжению его весенне-летних прогулок: «Обломов в хорошую погоду наденет фуражку и обойдет окрестность; там попадет в грязь, здесь войдет в неприятное сношение с собаками и вернется домой» (с. 248). Однако, пусть не без сетований на необходимость преодолевать разделившую их с Ольгой «даль» (с. 249), герой первые осенние месяцы еще периодически покидает Выборгскую сторону для встреч с любимой в модном магазине, опере, театре или в доме девушки на Морской улице. Впрочем, эти выходы Обломова за пределы замкнутого пространства раздвигают его лишь относительно — ведь и театры, и Летний сад, и Нева, через которую переправляется Илья Ильич, сами пребывают в границах пространства городского, т. е. огороженного.

В шестой главе третьей части, когда предзимняя Нева «собралась уже замерзнуть» (с. 265) и с нее сняли мосты (имеется в виду соединяющий центр Петербурга с Выборгской стороной Литейный мост на плашкоутах, наводившийся при благоприятных речных условиях), Обломов откладывает на неделю и без того уже просроченное им свидание с Ольгой, но и после наведения мостов не приезжает к ней в условленный ими день. Чем побуждает девушку самой пересечь Неву и прибыть к нему в дом Пшеницыной, где к этому времени уже внятное читателю различие в натурах и устремлениях героев поясняется романистом и посредством следующей позыОбломова. Еще в части второй Илья Ильич дважды — в ситуации с его злополучным письмом к девушке и в момент предложения ей руки и сердца — встает перед Ольгой на колени(в начале последней сиены он также, посадив героиню «на скамью», «сам сел на траве, подле нее», а в конце — « упал к ее ногам»), В вышеназванной встрече героев в доме Пшеницыной Обломов сначала оправдывается перед Ольгой, « сползая на поли целуя ее руки», потом, когда она села на диван, помешается « на ковре, у ног ее» и, наконец, « волнуясь у ног ее», пытается рассеять сомнение девушки в сохранении его любви к ней (с. 222, 225, 273, 275). Так открывшие третью часть романа слова «Он (Обломов. — В.Н.) <…> сошел с горы…» к концу этой части реализуют скрытый в них метафорический смысл духовного приземления-понижения героя, выраженный его растущей склонностью к горизонтальному положению уже и в час важнейшего объяснения с любимой.

«Хорошо известно, — говорит автор словаря символов, — что для огромного большинства народов небо символизирует активное начало (относящееся к мужскому роду и духу), тогда как земля символизирует начало пассивное (сходное с женским родом и материей)» [36] . Ранее в главке о сюжете «Обломова» мы процитировали суждение Ольги Ильинской о любви: «Жизнь — долг, обязанность, следовательно, любовь — тоже долг…». Сейчас еще раз обратим внимание на то, что девушка высказывает его, « блуждая глазами в несущихся облаках», а также, «подняв глаза к небу» (с. 191, 192), т. е. ища подтверждение своей правоты в природной и божественной сферах. Илья Ильич тоже еще в квартире на Гороховой иногда «обращал глаза к небу, искал своего любимого светила» — солнца, а сад, парк, река и роща были непременными атрибутами чаемого им «поэтического идеала жизни». Однако в третьей части романа активно-небесное (мужское) начало Обломова дало о себе знать лишь во взаимоотношениях с Агафьей Пшеницыной; в любовной же «поэме» с Ольгой оно было явно побеждено началом пассивно-земным (женским), в результате чего герой и героиня произведения как бы поменялись своими природными функциями.

В «Обломове» нет прямого указания, в каком месяце его герои навсегда расстались друг с другом. Но незадолго до этого встала полноводная Нева, а на следующий день на Выборгской стороне прошел, как мы помним, первый снегопад, который, по словам Ильи Ильича, «все (т. е. и их с Ольгой любовную „поэму“. — В.Н.) засыпал». Наиболее вероятная дата обоих событий — исход ноября. Ильинская и Обломов вернулись с дачи в столицу в конце августа. Значит, длительность событий третьей части романа та же, что и во второй, — четыре месяца. При единой временной продолжительности этих частей романа характер временив них, однако, качественно различен. Если в период любовной «поэмы» оно вопреки частным паузам (в часы сомнений Ильи Ильича в Ольгином чувстве к нему) было линейным, движимым сменой «фазисов» любви и ее «претрудной школой» (с. 186, 314, 187), то с осени оно вслед за самим чувством героев пошло все «ленивее», с возрастающими остановками, чтобы в итоге остановиться в нервном потрясении Ольги и беспамятной «горячке» Обломова (с. 237, 291).