Начало действия в четвертой части романа отделено от его окончания в части третьей временным промежутком — для Обломова в один год, для Ольги Ильинской — в семь-восемь месяцев. Пауза эта была необходима романисту для того, чтобы выздоровевший Илья Ильич «мало-помалу» вошел «в прежнюю нормальную свою жизнь», а душа героини могла открыться для новой любви — к Андрею Штольцу.

Первые после выздоровления Ильи Ильича «осень, лето и зима» в доме Пшеницыной «прошли вяло, скучно», хотя Обломов и «ждал опять весны и мечтал о поездке в деревню» Увы, мечте Ильи Ильича сбыться суждено не было: расставшись с Ольгой, он утратил и главный стимул к жизни как духовно-нравственному движению и развитию; собственных же сил осуществить свое желание у него, как он некогда признался Штольцу («Не брани меня, Андрей, а лучше <…> помоги… <…> Все знаю, все понимаю, но силы и воли нет»), не доставало. И в последней перед романным эпилогом главе мы, в самом деле, узнаем: «Он (Обломов. — В.Н.) уже перестал мечтать об устройстве имения и о поездке туда всем домом» (с. 368).

В семь лет, разделивших эти сообщения романиста, жизнь Ильи Ильича в доме Пшеницыной «чередовалась обычными явлениями», самыми выдающимися из которых были совмещение двух хозяйств (пшеницынского и обломовского), семейные праздники («Иванов день», «Ильин день»), освобождение, благодаря Штольцу, от грабительства Исая Затертого и шантажа Ивана Мухоярова да семейные поездки «на масленице и на Святой» «кататься и в балаганы», изредка и в театр (там же). Напоминая своей медлительностью «постепенную осадку ила, выступление дна морского и осыпку горы», она подчинялась обычному же суточно-годовому круговоротувремени, по существу тождественному временному циклу в Обломовке.

А в пространственном отношении едва ли не уступала жизни обломовцев. Так, Илья Ильич ребенком хоть и с «замирающим сердцем», но «взбегал на галерею» родительского дома, хотел «и в овраг сбегать», словом, стремился за дозволенные ему узкие пределы (с. 90, 91). А вот теперь целые дни, как ранее в квартире на Гороховой, проводит, «лежа у себя на диване» (с. 365). Огромный загородный парк из второй части романа и даже расположенный на Выборгской стороне публичный«Безбородкин сад» (т. е. принадлежавший графской семье Кушелевых-Безбородко обширный парк, однажды посещенный Штольцем) уступили для Ильи Ильича место садику, а после «апоплексического» удара и огородуПшеницыной. Крайней точкой прогулок героя вместе со всем семейством стали, как мы помним, Пороховые Заводыв пограничном с Выборгской стороной пригороде Петербурга.

Приверженность Обломова именно этому месту, очевидно, объяснима и связью частью натуры героя с мотивом огня, сопряженном в романе с мотивами света(солнца), духовного воскресения, горыи также наделенном характеристической функцией. «Огню» и Андрей Штольц и повествователь «Обломова» уподобляют прежде всего Ольгу Ильинскую («Это такой огонь, такая жизнь, что даже подчас достается мне», — говорит ее супруг), но он присущ и другу Ильи Ильича и не был чужд в период одухотворенной любви к героине ему самому (с. 338). Однако в четвертой части произведения Обломов сменил этот огонь (свет) всего лишь на теплок Агафье Пшеницыной и ее детям, что, в глазах Штольца, погрузило его «в темноту» (с. 300, 305). Что касается автора романа, то его мнение на этот счет не столь категорично: и в конце своих дней не утративший благоговейной памяти об Ольге Ильинской, Илья Ильич продолжает в известной меретянуться к олицетворяемому ею огню, однако же не столько в духовно-душевном (в особенности отличавшим пророка Илию), сколько в буквальном его смысле — как синонимичному пламени пороху.

Как подлинно художественное создание роман «Обломов» подобен живому организму, все и всякие компоненты которого, одновременно верные и сами себе и смыслу целого, существуют в нем не порознь, а в многообразных связях-отношениях друг с другом и со всем созданием. Их-то и подразумевал Л. Толстой, говоря о «лабиринте сцеплений» в художественном произведении и подчеркивая необходимость — для глубокого понимания его «идеи» — уловления «основы этого сцепления».

Знакомя в начальном разделе данного путеводителя читателя с творческой историей, конфликтом, сюжетом, композицией и хронотопом «Обломова», мы обращали его внимание в первую очередь на то, чтосоставляет этот гончаровский роман. В настоящем разделе будут прокомментированы и такие его важнейшие формально-содержательные константы, как образы персонажей, а также олицетворяемые последними типы (идеалы) жизни, любви, семьи и семейного дома. Однако теперь акцент при их обзоре перенесен на то, как все и всякие элементы произведения связываются-соотносятся между собой. В решении этой задачи нам отчасти поможет первый роман Гончарова — «Обыкновенная история». Дело в том, что при всей комбинационной неповторимости внутренних отношений его компонентов их характеробусловлен своеобразием гончаровского видения мира и во всех трех романах писателя остается в значительной мере единым.

Так, разные «взгляды на жизнь», различное жизнеповедение, наконец, самые судьбы главных героев «Обыкновенной истории» — Александра, Петра и Елизаветы Александровны Адуевых — связаны между собой либо их противоположностью(как антитезы, контрасты, полярные друг другу оппозиции), либо сходством(как подобия, аналогии, повторы, смысловые «рифмы»). В первом случае, скажем, восторженный идеалистАдуев-младший почти до эпилога романа выступает антиподом рационально-холодного практицистаАдуева-старшего; во втором — он в эпилоге романа даже превосходит своего «дядюшку» бездушно-деляческим отношением к людям и жизни, в то время как Петр Иванович Адуев, осознавший ошибочность своего бездуховного и безлюбовного существования, напротив, отчасти сближается здесь с былым идеализмом «племянника».

Основные в «Обыкновенной истории» названные связи дополнены в ней связями по внешней симметриипри асимметрии сущностной и наоборот. Таковы, в частности, картины, с одной стороны, идиллической «благодати», царящей в деревенской усадьбе Грачи, и — с другой, сурово-жесткого петербургского «омута» и «муравейника» (1, с. 39, 312), как называют столичную жизнь мать Александра Адуева и он сам. Или две любовные истории Александра — с Наденькой Любецкой и с Юлией Тафаевой, одинаково завершившиеся расставанием героев, однако по инициативе то девушки, то самого главного лица романа. В ряду других образно-текстуальных связей первого и последующих романов Гончарова значительную активность приобретут разнородные переклички(в особенности между персонажами), а также отсылки, ассоциации и аллюзии(намеки), вскрывающие архетипические и мифологические смыслы имен и фамилий гончаровских героев и конфликтно-сюжетных ситуаций. В каждом из трех романов Гончарова их персонажи, наконец, взаимосвязаны отношением, напоминающим строение логического силлогизма: тезис — антитезис — синтез. Так, в «Обрыве» равно односторонним жизненным позициям эстета и романтика Бориса Райского (тезис) и вульгарного материалиста Марка Волохова (антитезис) противостоит, по мысли автора, чуждое крайностей первого и второго гармоническоежизнепонимание Ивана Ивановича Тушина и Веры (синтез).