Именно поэтому люди, приезжающие из разных стран третьего мира и получающие то, что ни при каких условиях не могли получить у себя дома, вместо благодарности принявшему их европейскому обществу “продолжают исповедовать свои собственные ценности: обычно не говорят на европейских языках, совершают гигантское количество преступлений,… делают джихад против неверных, ненавидят общество, которое их кормит и считают, что оно им должно” (25). Может показаться, что характер лондонских беспорядков противоречит всему вышесказанному, поскольку “люди, которые устраивают погромы на протяжении последних нескольких дней в Лондоне, это не люди, обиженные кем-нибудь как-нибудь по национальному признаку”. Это “люди, которые устроили в Лондоне беспорядки не в борьбе за какие-нибудь идеалы, и не в виде протеста за что-нибудь. Они, в общем, не за что особенно не борются…. Они просто грабят. Причем, они грабят то, что их интересует. Как-то никого совершенно не интересуют книжные магазины, и они стоят совершенно целенькие” (26).

В чём же тут дело? Владимир Малахов, пожалуй, одним из первых объяснил поведение иммигрантов развитием процессов маргинализации, правда возложив вину за это на европейское общество, которое, с его точки зрения, подвергло новых граждан социальному исключению (27). И это было бы правильно, если бы европейские государства целенаправленно понижали социальный статус формирующихся этнических групп, выталкивая их на общественное дно (28), а представители этих групп были бы инвалидами, безработными, неимущими, бездомными, чья бедность вынуждала бы их придерживаться стиля жизни, который отличался бы от сложившегося в данном обществе (29). Правда, безработных среди новых европейцев оказалось действительно много, но не из-за того, что они не могли найти себе работу, а лишь потому, что выдаваемые им пособия по безработице превышали заработную плату за ту работу, на которую у них хватало исходной квалификации. Ошибка В. Малахова заключается в том, что он расценивает процесс маргинализации этнических групп, как чисто социальный феномен. Хотя даже изначально понятие “маргинальная личность” было предложено Робертом Эзра Парком в 1928 году “для обозначения культурного статуса и самосознания иммигрантов, оказавшихся в ситуации необходимости адаптации к новому для них урбанистическому образу жизни (30). Поскольку в то время этот феномен также трактовался, как чисто социологический (31), то идеи Парка были подхвачены, развиты и переработаны другим американским социологом - Эвереттом Стоунквистом, который тоже считал этот феномен социальным, но доказал, что маргинальное положение социального субъекта может возникать не только при столкновении культуры иммигрантов, но и при любом культурном конфликте (32).

Но принципиальный сдвиг в понимании понятия маргинальности принадлежит Э.Хьюзу, подметившему, что маргинальность всегда “сопровождается конфликтами лояльности и разочарования”, то есть фрустрацией (33), являющейся чисто психическим состояниям, возникающим “в тех случаях, когда организм встречает более или менее непреодолимые препятствия или обструкции на пути к удовлетворению каких-либо жизненной потребности” (34).

Действительно для подтверждения этого факта достаточно сравнить описание внутреннего мира маргинального человек по Стоунквисту и М.В. Леевику с описанием симптомов фрустрации.

Так Стоунквист (35) описывает следующие психологические характеристики, возникающие при развитии культурного конфликта:

• дезорганизованность, ошеломленность, неспособность определить источник конфликта;

• ощущение “неприступной стены”, неприспособленности, неудачливости;

• беспокойство, тревожность, внутреннее напряжение;

• изолированность, отчужденность, непричастность, стесненность;

• разочарованность, отчаяние;

• разрушение “жизненной организации”, психическая дезорганизация, бессмысленность существования;

• эгоцентричность, честолюбие и агрессивность.

Ещё одно более обобщённое описание специфических свойств маргинального человека приводит М. В. Леевик (30):

• рефлексия, как склонность к анализу своих переживаний;

• критическое, скептическое, иногда циническое отношение к миру;

• релятивизм, как субъективное толкование нравственных понятий и суждений, доходящее до появления стремления определенных социальных групп подорвать или ниспровергнуть господствующие формы нравственности;

• отстраненность, психологическая отчужденность;

• замкнутость, одиночество, внутренняя противоречивость.

Наконец, для сравнения необходимо привести основные проявлений фрустрации (34):

• агрессивность может включать в себя не только прямое нападение, но и угрозу, желание напасть, враждебность, желанием на ком-то и даже на чем-то “сорвать зло”, может быть внешне ярко выражена, например, в драчливости, грубости, “задиристости”, а может быть более “затаенной”, имея форму скрытого недоброжелательства и озлобленности

• прикованность к фрустратору, который поглощает все внимание, вызывает потребность длительное время воспринимать, переживать и анализировать фрустратор;

• капризное поведение;

• уход в отвлекающую, позволяющую “забыться” деятельность;

• депрессии, часто проявляющиеся чувством печали, сознанием неуверенности, бессилия, безнадежности, а иногда отчаяния;

• регрессия - возвращение к более примитивным, а нередко и к инфантильным формам поведения;

• повышенная эмоциональность

Если учесть то, что именно человек представляет собой ключевую личность (key-personality) в контактах культур, протекающих по маргинальному принципу (31), то результаты проведённого сравнения окажутся убедительным доказательством того, что описание специфических свойств маргинального человека является просто описанием состояния фрустрации, возникающей при разрушении надежд и планов или тщетном ожидании их исполнения (35).

Фрустратором (непосредственной причиной возникновения фрустрации) при межкультурном конфликте могут оказаться “лишения”, связанные с отсутствием возможности удовлетворения какой-либо потребности, например, отсутствием знаний, навыков для получения престижной работы, “конфликты” на социальной почве с представителями доминантной этнической общности, “препятствия” для удовлетворения религиозных или культурных потребностей, обусловленные различием норм, правил, законов у иммигрантов и коренного населения (36). Определённую роль в возникновении фрустрации могут играть и “пережитые “исторические несправедливости”, вызывающие у низкостатусных групп этнического меньшинства желание восстановить справедливость”. А уж ” если объективная конфликтная ситуация осознана, даже случайные события из-за присущей межэтническим отношениям эмоциональности, а порой и иррациональности, могут привести к конфликтному взаимодействию как наиболее острой стадии конфликта” (37).