Однако ортодоксальные священники не могли полностью контролировать мысли и действия людей. Правда, только в XIX веке в Швеции появляется просветительское движение, подобное французскому, но еще раньше люди стали в своих поступках отходить от норм христианской морали. В Швеции, например, с середины XVIII века резко возрастает число внебрачных детей. Родить «незаконнорожденного ребенка», то есть до свадьбы, вплоть до 1810 года считалось преступлением. Добрачные половые отношения противоречили шестой заповеди закона Моисея. И все же молодые пары шли на риск, их могли оштрафовать или в худшем случае заставить в воскресенье стоять на позорном месте в церкви перед собравшимися прихожанами. Позорное место молва называла еще местом распутников.

Более безобидным средством противодействия христианству был отказ посещать церковь или принимать причастие. В XVII–XVIII веках это не было добровольным делом, как сейчас. Тогда люди должны были принимать причастие, по меньшей мере, три-четыре раза в год. Если они этого не делали, то им не разрешалось выступать свидетелями в суде, учиться в университете, заниматься ремеслами. Но, как и в случае с незаконнорожденными детьми, находились люди, которые просто-напросто не обращали внимания на порицания со /154/ стороны церкви в случае отказа от причастия. В начале XIX века в Стокгольме меньшее число людей принимало причастие, чем в середине XVIII, хотя обязательная регистрация причащающихся была отменена только в 1910 году.

Во второй половине XVIII века шведское общество постепенно становится менее авторитарным. Священнослужители отвечали на появление новых идей тем, что частично включали их в свои проповеди. Само христианское вероучение менялось вместе с развитием общества. Строгая ортодоксия уступила место новозаветной любви к ближнему, а также в определенной степени интересу к естественнонаучным идеям.

В XIX–XX веках шведское общество становится все более секуляризованным. Цифры свидетельствуют о том, что в обряде причастия в 90-х годах XIX века в Стокгольме принимали участие только 15 % населения. В XIX веке появилось выражение «стокгольмский брак», то есть гражданский. Эта форма сожительства, которая в глазах церкви была аморальной, со временем стала все более распространенной. Другое важное изменение более общего плана заключалось в том, что в XIX–XX веках симбиоз между церковью и государством становится все более рыхлым. Новые учреждения берут на себя выполнение задач, которые раньше были прерогативой церкви, а отдельные духовные институты становятся светскими. Примером может служить призрение бедных Формально же «развод» между церковью и государством завершился только в 2000 году.

Бэрне Бергфельдт

Дополнительная литература:

Börje Bergfeldt, «Osedlighet i 1700-talets Stockholm» i Arne Jarrik och Johan Söderberg (red.), Människovär- det och makten. Om civiliseringsprocessen i Stockholm 1600–1850. Stockholm 1994.

Arne Jarrick, Mot det moderna förnuftet. Johan Hjer- pe och andra småborgare i Upplysningstidens Stock- holm. Stockholm 1992. /155/

/155/ Желая возродить королевскую власть, Густав III с помощью небольшой группы военных совершил 19 августа 1772 года в Стокгольме быстрый и бескровный государственный переворот и спустя два дня заставил сословия принять новую «форму правления» (1772).

• Согласно новой «форме правления», король должен управлять государством с помощью государственного совета. Однако совет отныне назначался королем, а не как в прежние времена – тремя высшими сословиями риксдага, и должен был быть подотчетным только ему, а не как ранее – риксдагу. Члены совета должны были выполнять совещательные функции, но не участвовали в принятии решений.

• Королю предоставлялась вся полнота власти в области управления, поэтому все государственные чиновники становились ответственны перед ним.

• Внешняя политика переходила, согласно «форме правления», полностью в руки короля, однако король не должен был начинать наступательную войну без согласия парламента.

• Законодательная власть теперь делилась между королем и риксдагом, ранее она полностью принадлежала риксдагу.

• Право взимания налогов, как и до этого, было предоставлено риксдагу, но чрезвычайные налоги король имел право вводить по собственному усмотрению. Государственный банк должен был в дальнейшем оставаться банком сословий. /156/

• Риксдаг отныне собирался лишь по указанию короля; оживленная парламентская деятельность «эры свобод» осталась, таким образом, в прошлом.

При выработке новой «формы правления» Гус- тав III опирался на «форму правления», действовавшую при Густаве II Адольфе (как ее воспринимал Густав III), в основу ее также была положена идея физиократов о сильной королевской власти и просветительская – о «просвещенном монархе». Властолюбие Густава III тоже, конечно, сыграло свою роль.

Деятельность правительства полностью определялась Густавом III. Отчасти это являлось следствием нечетких формулировок «формы правления», но главным образом – личных качеств Густава III, упрочившего свое положение после переворота. Влияние совета на работу правительства уменьшилось из-за привычки короля советоваться только с небольшим числом верных соратников («власть фаворитов»). И дворянство, и нефрельсовые сословия многого ожидали от Густава III. Но он, в принципе благожелательно относившийся к дворянству, не имел возможности сохранить все его привилегии, это могло бы вызвать слишком большое недовольство у нефрельсовых сословий. И в то же время он не мог идти навстречу последним в их требованиях реформ, уравнивающих сословия, поскольку это вызвало бы недовольство дворян. В дальнейшем, в годы правления Густава III, характерная для «эры свобод» борьба сословий продолжалась, противоречия между ними сохранились. В этом отношении государственный переворот, совершенный королем, ничего не изменил.

В начале правления Густава III в стране случился голод, вызванный несколькими неурожайными годами, необходимо стало ввозить зерно; самогоноварение, для которого в то время использовались только зерновые, было запрещено. Когда положение наладилось, запрет на самогоноварение был продлен, что привело к недовольству народа. Причиной продления запрета было стремление государства увеличить свои доходы путем введения государственной монополии на производство спирта (королевские винокуренные заводы, 1775).