Мы поползли дальше, чавкая по грязи, и в ботинках у нас было уже совсем мокро. Алиса разорвала свою шелковую юбку, и я точно знаю, что когда из юбки вырывается такой клок уголком, ее очень трудно будет починить.

Мы больше не шли по ручью. Он почти что исчез, так что мы проследили его до истоков. Нам было жарко, и очень жарко, и совсем очень жарко, крупные капли холодного пота проступили на нашем измученном челе и покатились по носу и даже по подбородку. Мухи жужжали, оводы жалили, Освальд из последних сил старался поддержать угасающее мужество своих спутников. Он споткнулся и свалился в какой-то колючий куст, но и падая, успел сказать:

«Видите, мы все-таки нашли истоки Нила! Ваш Северный полюс гроша ломанного не стоит!»

Алиса сказала: «Зато там так холодно! Освальд, даже ты предпочел бы сейчас быть там, верно?»

Освальд — прирожденный вождь, особенно если ему удастся уговорить кого-нибудь следовать за ним, но он хорошо помнит, что у вождя есть и другие обязанности кроме как просто идти впереди. Он должен ободрять больных и раненных членов экспедиции, будь она полярной или экваторической.

Поэтому Освальд пропустил всех остальных вперед, а сам шел под руку с Денни, помогая ему пробраться в трудных местах. Денни сильно натер ноги, потому что когда он играл в бобра, он ухитрился потерять носки, а башмаки без носок — впрочем, вы сами знаете. А у него и так вечно что-нибудь случается с ногами.

Мы вышли к пруду и Денни сказал:

«Давайте поплещемся!»

Освальд всегда готов поощрить инициативу, тем более когда речь идет о Денни (мы еще сделаем из него настоящего парня), но было уже поздновато и остальные успели уйти вперед, так что он просто от чистого сердца сказал:

«Еще чего! А ну, марш!»

Обычно Денни легко со всем соглашается, но даже червяк начнет извиваться, когда перегреется, а тем более если у него заболят ноги.

Он уперся и говорит: «Все равно хочу!»

Освальд не стал подавлять этот мятеж и напоминать, кто тут главный. Он сказал только:

«Ладно, только нам еще домой надо вернуться,» — ведь у Освальда добрая душа, и он всегда готов уступить другу.

Денни снял башмаки и влез в воду.

«Замечательно!» — говорит. — «Влезай тоже!»

«Там страсть как грязно!» — заметил его снисходительный полководец.

«Самую малость!» — сказал Денни, — «Но грязь тоже холодненькая, как вода, и мягкая, не то что башмаки».

И давай плескаться.

То ли Провидение позаботилось об Освальде, то ли он просто не сумел быстро развязать узлы на шнурках башмаков, но он избег страшной участи — сейчас вы услышите, какой.

Денни добрался уже до середины пруда, и поплескался вдоволь и весь насквозь промок, так что Освальду оставалось только завидовать, но увы! Ненарушимого блаженства в земной жизни достичь невозможно!

Денни начал было: «Чего ты упрямишься, Освальд, влезай скорее» — и вдруг издал душераздирающий вопль и давай лягаться.

«Что случилось?» — вскричал отважный Освальд. Судя по воплям, можно было опасаться худшего, однако не мог же Денни наткнуться на консервную банку в этом тихой болотистой местности?

«Не знаю, не знаю, оно кусается!» — орал Денни. — «Ой, кусается, всю ногу искусала! Больно, больно! Ой, кусается!» — на все лады вопил Денни, поспешая к берегу. Освальд вошел в воду и помог ему выбраться. Конечно, он не успел еще снять башмаки, но я уверен, что он и босиком не устрашился бы неведомых вод, голову даю на отсечение, он бы не струсил.

Денни выполз на берег, и мы оба с изумлением и ужасом убедились, что обе его ноги сплошь покрыты большими черными тварями вроде улиток. Денни весь позеленел, и даже Освальд почувствовал себя малость неуютно, потому что сразу догадался, кто эти мерзкие твари: не так давно он читал «Магнетические истории», в которых девочка по имени Феодосия выдавала блистательные трели на фортепиано, а зато другая девочка знала все про пиявок, что гораздо интереснее и достойно быть записанным в Золотую Книгу. Освальд попытался отодрать пиявок, но они не отдирались, а Денни завывал так, что к нему страшно было притронуться. Освальд хорошо помнил, как приманить пиявок, чтобы они начали кусаться (та девочка прикармливала пиявок сливками), но этих не надо было специально приманивать, а вот как их остановить, он не помнил.

«Ой-ой-ой! Ой-ой-ой! Больно-больно-больно!» — безостановочно кричал Денни, и Освальду пришлось ему напомнить, что он мужчина — не то так и отправится домой весь усеянный пиявками.

Но едва услышав о том, что пиявки могут остаться при нем на длительный срок, несчастный юноша разразился слезами. Освальд подал ему руку и вызвался нести его башмаки, так что несчастный юноша смирился со свое участью, прекратил рыдать и они, хромая, догнали остальных (те, впрочем, уже шли им навстречу, привлеченные воплями Денни). Хотя он прекратил рыдать, вопить он не переставал, а кто бросит в него за это камень, пусть сперва сам походит с одиннадцатью пиявками на правой ноге и шестью на левой (а всего их было, как говорит наш математик Дикки, семнадцать).