Прокурорская банда «наехала» на семейный бизнес Голубовича. Точнее — Миримской. Думаю, Леша сам пошел бы в тюрьму без страха, но превозмочь упреки жены не смог и заявил то, что от него требовали. Те его показания, которые я читал, в общем позитивны. То есть с процессуальной точки зрения он чист, поскольку «оценки» для суда значения не имеют. Но это для суда. А где в нашем деле вы видели суд? Одна голимая пропаганда.

Прокурорские в благодарность «отъехали» от его бизнеса и механически заменили в фабуле всех событий его фамилию на фамилию Лебедев. Собственно, куча нелепостей, о которых так любил говорить в суде Платон, была связана именно с этой нехитрой операцией.

Было ли для меня болезненным то, что сделал Алексей? Наверное, все-таки да. Поскольку остальные ребята мягко ткнули мой нос в занимаемую мной позицию поддержки Голубовича.

Но я не жалею. Это просто временная слабость. Он не подлец и не трус, а просто сделал выбор в пользу своей семьи. У него не оказалось запаса мужества там, где, например, я черпаю его безгранично. Это, как говорят, не вина человека, а беда. Беда гораздо большая, чем тюрьма (в моем представлении). Так что я лично желаю ему справиться с бедой.

Важны ли человеческие качества? Конечно, важны. Странно было бы думать иначе. Другое дело, что я достаточно терпим ко многим человеческим недостаткам, будучи сам их скопищем. Некоторые недостатки мне не особо мешают даже в самых близких людях, с носителями иных я предпочитаю встречаться пореже. Но работе они не мешают.

Малотерпимы для меня неспособность держать данное слово, презрение к людям, хроническое, не поддающееся контролю интриганство. Подобные недостатки разрушают коллектив. Жадность, трусость, хвастливость можно терпеть, поскольку легко учитывать при принятии решений. Отсутствие способности к логическому мышлению, вспыльчивость, угрюмость или, наоборот, чрезмерная общительность даже прикольны. Моя гибкость в этом смысле весьма значительна.

Важны ли мне были личные качества партнеров? Несомненно. Здесь должно было быть доверие, поскольку прописать все отношения на бумаге невозможно. Мы бы замучились с юристами.

Абсолютное доверие? Для меня это очень конкретно. Такие отношения, что, если человек подвел, — дальше мне жить незачем, поскольку вычеркнуть из своей жизни этих людей невозможно.

Есть ли такие люди? Есть. Например, мама.

Что касается моральных аспектов того, что происходило в 1990-е годы… Есть мифы и есть жизнь. Мифы — что без бандитов было нельзя. Мифы — что была необходима жестокость. Ложь это. Трусливая ложь тех, кто не представляет себе другой жизни. Но «те» выбрали себе такую жизнь сами.

Мы никогда не имели дела с бандитами. Не требовалось, если хотите. Возможно, если пришлось бы, то пошел бы на контакт, но не пришлось.

Что получилось бы, если бы пришлось? Не знаю. Даже думать не хочу. Может быть, убили бы. Может быть, пришлось бы уехать. Может быть, сидел бы в Кремле. Или «на набережной» [58] .

Проекты покупки заводов нам приносили сами директора, находившиеся в отчаянии из-за кучи свалившихся на них проблем. Мы сами не искали. Если директор был сильно против, мы не лезли в проект — зачем нам головная боль? Проектов в разы больше, чем мы были способны переварить.

Потом мы подписывали договоры. Официально. Стандартные. И если директор и его команда их выполняли, то кредит возвращался, мы зарабатывали и не было проблем.

Если директор хотел нас обмануть или очевидно не мог справиться, мы его официально меняли. При поддержке и губернаторов, и федеральной власти. Поскольку проблемы завода — это проблемы не только банка, но и области.

Причем честных директоров (типа директора «Апатита») мы, даже снимая, финансово обеспечивали и «на произвол судьбы» не бросали. То есть находили взаимоприемлемую форму обеспечения им пристойного дохода. Директор «Апатита» стал представителем предприятия в Москве (правда, вскоре ушел на работу к своим бывшим бизнес-партнерам), директор «Восточной нефтяной компании» стал начальником управления в ЮКОСе, директор ЮКОСа — председателем совета директоров ЮКОСа после приватизации, и т. д. А кому-то просто платили выходное пособие. Например, директору «Юганскнефтегаза» Парасюку.

Нечестных — просто увольняли. Бороться с нами? Как? Он же не справился. Все это видят.

Я никогда не боялся прийти в трудовой коллектив, провести «митинг», собрание. Возможно, я мог встретить «харизматика» сильнее меня. Среди директоров — не встретил. А встретил бы — моментально нашли бы общий язык и точки соприкосновения. Он сам бы за мной пошел. Таких людей не хватало.

Единственная опасность — «пиявки». Те, кто, присосавшись к телу гибнущего предприятия, высасывали из него последние соки. Местные бандиты. Могли попытаться «грохнуть».

Но милиция даже тогда умела работать, когда хотела. Причем не за взятки. Мы были заинтересованы в сильной милиции. Милиция хотела стать сильной. Общий интерес за счет интересов местных бандитов. Да и Москва могла бы помочь, но, по-моему, никогда не требовалось. Во всяком случае, на моем уровне.

Недаром Генпрокуратура, опрашивая всех «обиженных» нами директоров, не нашла ни одного, кто пришел бы в суд и сказал плохо. А хорошо — сказали. Чем я горжусь. Причем даже в первом процессе!