Шрифт:
— Кажется, фрицы бегут, — говорила Маня. — И наши уже недалеко. Слышишь, артиллерийская стрельба.
К вечеру опять вышли на дорогу. До Старого Крыма доехали на румынской подводе, а дальше снова пошли, стараясь никому не попадаться на глаза. Встречные говорили, что до фронтовой полосы оставалось километров десять. Но Маня поняла, что больше я идти не смогу, да и опасно, и мы решили добраться до первой деревни. Там постучали в крайний дом.
— Кто стучит? — спросил женский голос.
— Откройте…
— А кто это?
— Свои, не бойтесь!
— Нет, до утра не открою, — ответили нам.
У этого дома я свалилась Мане на руки и больше ничего не помню. Когда открыла глаза, увидела, что лежу в постели, яркое солнце заливает бедно обставленную комнату, вкусно пахнет чем-то жареным.
В комнате никого не было. Вдали что-то громыхало. Хотела подняться, но не могла, хотела крикнуть — голоса не было.
«Что такое могло случиться?» — подумала я.
Открылась дверь, и в комнату вошла Маня, за ней пожилая женщина.
— Ты очнулась, Тамара? Идти можешь? — спросила Маня. — Наши близко.
— Что вы, Маня, тревожите женщину? Она совсем больна, пусть лежит. Главное, чтобы немцы о вас не узнали. Заприте дверь на засов, — сказала хозяйка.
Мне стало опять плохо, и я закрыла глаза. Очень болело горло. Где-то совсем близко рвались снаряды, и стекла в маленьких окнах дрожали.
Разрывы напомнили мне события последних дней: в бреду я звала Луизу и Маню.
К концу дня снаряды рвались уже в деревне. Утром в комнату вбежала девочка, дочка хозяйки:
— Мама, в деревне нет ни одного немца, наши идут!
— Наши, наши пришли! — слышалось со всех сторон. Маня, накинув платок, выскочила на улицу, а я не могла подняться. Глаза от радости наполнились слезами.
В нашем доме расположился штаб какой-то части. Все донесения и документы, какие были со мной, я передала Мане, и она попросила командира сообщить о нас в нашу часть.
За нами скоро приехали, и нам с Маней пришлось расстаться. Меня, как больную, отправили на Большую землю.
XVII
Отлежавшись в тыловом госпитале, я прибыла в штаб за назначением. Меня спросили:
— Пойдете на курсы младших лейтенантов?
Меня часто преследовала мысль: «Не являюсь ли я в армии балластом?» Все казалось, что делаю очень мало, могла бы делать больше. Поэтому, когда мне предложили идти на курсы командиров, я обрадовалась: женщина-командир — это здорово! Личным примером поведу людей в бой, и даже самый малодушный не покажет перед женщиной своей трусости. Это я уже замечала в прошлых боях.
— Конечно, пойду, — сразу согласилась я. — Только в артиллерию, из пушек я уже стреляла.
— Хорошо, хорошо. Это как раз то, что нам нужно.
На следующий день всех отобранных направили на курсы младших лейтенантов при военном артиллерийском училище. Вместе со мной попали еще три девушки.
Казарменная обстановка смутила нас. В первый же день всех, в том числе и девушек, остригли под машинку и выдали солдатское обмундирование. Я совершенно перестала быть похожей на женщину.
— Ну, теперь в казарме артиллеристов будет полный женский порядок и уют, — радовался старшина, расставляя в казарме пять женских коек.
«С первого дня почувствую себя командиром, — решила я, застилая свою двухъярусную, 42-ю по счету койку в казарме. — Надо привыкать. Ведь на фронте все время придется быть с бойцами. Надо забыть, что я — женщина. Прежде всего я — командир, это главное».
Большинство курсантов были молодые, не нюхавшие пороху выпускники полковых школ, сержанты. Узнав, что я была на фронте, они с первых же дней окружили меня особым уважением и в свободные минуты просили рассказать о пройденных боях, о подвигах наших воинов. Я охотно выполняла их просьбы.
На первом же комсомольском собрании меня избрали секретарем комсомольской организации.
Учеба с каждым днем становилась тяжелее. Поступивших со мной трех девушек отчислили из училища.
— Почему их отправили обратно? — спросила я комиссара училища.
— Нестойкие они! — внушительно произнес, строго посмотрев на меня, комиссар. — Как ведут себя здесь с курсантами, так будут и с бойцами. Командиром может стать только идейная, волевая женщина.
Долго я думала над словами комиссара, понимая, что он прав.