При первых его словах Фрона побледнела, и бледность так и не сходила с ее лица до самого конца чтения. Один раз она взглянула на отца, но он, к счастью, смотрел в другую сторону. Ей стало легче, очень уж тяжело ей было бы встретиться с ним взглядом. Зато она не обращала ни малейшего внимания на Сэн Винсента, хотя чувствовала, что он смотрит на нее, не отрывая глаз; но он мог видеть только ее бледное, ничего не выражающее лицо.

«Когда Тамерлан прошелся по Восточной Азии, предавая все на своем пути огню и мечу, — медленно читал Курбертэн, — государства распадались, города предавались разрушению, а народы рассеивались, словно… словно степная пыль. Одно многочисленное племя было изгнано из своей родины. Спасаясь от завоевателей… нет, от бешеной ярости завоевателей, — беглецы удалились в Сибирь, направляясь все дальше и дальше на северо-восток, от них и пошли те монгольские племена, которые ныне населяют прибрежье Ледовитого океана».

— Пропустите несколько страниц, — посоветовал Билль Броун, — и читайте только отдельные выдержки. Не можем же мы сидеть тут всю ночь…

Курбертэн повиновался.

«На побережье живут эскимосы; они отличаются веселым и миролюбивым нравом. Они сами себя называют Укилионами, что значит Люди Моря. У них я купил собак и пищи. Но они находятся в подчинении у чо-чуэнов, которые живут далеко от берега и известны под названием племени Оленя. Чо-чуэны свирепы и воинственны. Как только я стал удаляться в глубь страны, они напали на меня, отняли все мое имущество и превратили меня в своего раба».

Тут француз снова пропустил несколько страниц.

«Со временем я стал заседать в совете старейшин, но свободы я себе вернуть не мог. Моя мудрость являлась слишком ценной для них, и поэтому они не хотели меня отпустить… Старый Пи-Юн был могущественным вождем. Мне было приказано жениться на его дочери Ильсвунге. Ильсвунга была необычайно грязна. Она никогда не мылась и вела развратную жизнь… Я женился на Ильсвунге, но она была моей женой только по названию. Она пожаловалась на меня своему отцу, старому Пи-Юну, и он сильно разгневался, среди племени начались раздоры. Но в конце концов, благодаря моей хитрости и ловкости, я стал пользоваться еще большим влиянием, чем раньше, а Ильсвунга перестала жаловаться на меня отцу, потому что я научил ее играть в карты, так что она могла играть сама с собой; и еще многому научил я ее».

— Пожалуй, этого довольно, — закончил Курбертэн.

— Да, хватит, — сказал Билль Броун. — Впрочем, подождите минуточку: скажите еще раз, в котором году издана книга?

— В тысяча восемьсот седьмом, в Варшаве.

— Стойте, Курбертэн, — заговорил Дэл Бишоп. — Так как вы уже начали давать показания, то я вам предложу кое-какие вопросы. — С этими словами он повернулся к публике. — Господа, вам всем приходилось слышать про приключения подсудимого во время его поездки по Сибири. Вы все, конечно, заметили необычайное сходство этих приключений с приключениями отца Якутского, описание которых было напечатано почти сто лет тому назад. И вы все заключили отсюда, что совершен плагиат. Но я хочу доказать, что тут пахнет не одним плагиатом. Подсудимый удрал от меня в тысяча восемьсот восемьдесят восьмом году; мы были тогда на Оленьей Реке. Осенью этого года он очутился в Сент-Майкле, на пути в Сибирь. В восемьдесят девятом и девяностом он, по его словам, проделывал всякие фокусы там, в Сибири. В девяносто первом он снова выплыл во Фриско [4] и там изображал из себя героя. А теперь посмотрим, что может сообщить нам француз.

— Вы бывали в Японии? — добавил он, обращаясь к Курбертэну.

Маркиз, внимательно следивший за его словами, быстро высчитал года в уме; на его лице отразилось плохо скрываемое удивление. Он кинул умоляющий взгляд на Фрону, но девушка, очевидно, не желала прийти ему на помощь.

— Да, — наконец, сказал он.

— И вы встречались там с подсудимым?

— Да.

— В каком году?

Присутствующие быстро наклонились вперед: каждому хотелось расслышать ответ маркиза.

— В тысяча восемьсот восемьдесят девятом, — нехотя признался француз.

— Да как же это может быть, маркиз? — спросил Дэл ехидным тоном. — Ведь подсудимый в это время был в Сибири!

Курбертэн пожал плечами в знак того, что это не его дело, и отошел прочь от стола. После его ухода был сделан экспромтом краткий перерыв, длившийся всего несколько минут. Присутствующие тотчас же зашушукались, многозначительно покачивая головой.

— Все это — сплошная ложь!

Сэн Винсент наклонился к самому уху Фроны, но она не слышала его слов.

— Обстоятельства свидетельствуют против меня, но я могу все объяснить.

Однако лицо Фроны оставалось по-прежнему непроницаемым. Между тем, председатель предоставил слово подсудимому, и Сэн Винсент подошел к столу. Фрона повернулась к отцу. Джекоб Уэлз положил свою руку на руку дочери. От этого жеста у девушки брызнули слезы из глаз.

— Ты, может быть, откажешься от защиты? — спросил Джекоб Уэлз после минутного раздумья.

Но Фрона в ответ только покачала головой.

Сэн Винсент заговорил. Он повторил то, что уже рассказывал Фроне, но более подробно. Его версия не шла вразрез с показаниями Ля Флича и Джона. Он не отрицал инцидента с корытом, объясняя его простой любезностью с его стороны, — любезностью, вызвавшей у Джона Борга один из его приступов безрассудного гнева. Он также признал, что Белла была действительно убита из его револьвера, но добавил, что за несколько дней до убийства он одолжил этот револьвер Джону Боргу, а тот его так и не вернул. Что касается обвинения, возведенного на него Беллой, он ничего сказать не мог: он не мог понять, почему эта женщина решилась умереть с ложью на устах. Он никогда ничем не обидел ее, и этот поступок не мог быть объяснен даже местью. Это было нечто совершенно непонятное. Перейдя затем к показаниям Бишопа, он заявил, что даже не даст себе труда опровергать его слова. Все это сплошная ложь, ловко переплетенная с истиной. Этот человек явился в Аляску вместе с ним в тысяча восемьсот восемьдесят четвертом году — это правда, но его версия о происшедших тогда событиях являлась коварной выдумкой. Что же касается слов маркиза, то Курбертэн просто ошибается в числах — вот и все.

При допросе подсудимого Билль Броун выяснил еще одну небольшую подробность. По словам Сэн Винсента, между ним и двумя таинственными неизвестными произошла жестокая борьба.

— Но если это было так, — спросил Броун, — то как объяснить, что на вас не заметно никаких ее следов? При осмотре трупа Джона Борга были найдены кровоподтеки и ушибы. Если вы на самом деле боролись с убийцами, как же вы могли уцелеть?

Этого Сэн Винсент не брался объяснить. Впрочем, он сказал, что ощущает боль во всем теле. Во всяком случае, это обстоятельство не имеет никакого значения. Он не убивал ни Борга, ни его жену, это он утверждает.