— Какого черта им приспичило забирать пацана именно сегодня? — пробурчал он, тараща свои и без того выпуклые глаза и всматриваясь в густую пелену тумана.

— А чего ты, Попандос, хочешь? Они богатые, что надумают, то и делают, — ответил сидящий рядом человек.

— Если они такие всемогущие, то сделали бы так, чтобы туман рассеялся.

— Ха-ха-ха! — громко засмеялся мужчина с лохматой, словно неухоженная болонка, головой, его попутчик. — Ну ты, Попандос, даешь!

От его громкого смеха сзади, в закрепленной ремнями корзинке, зашевелился младенец, несколько раз причмокнул и, убедившись, что пустышка на месте, снова затих.

— Не ори, Парамон, — сделал замечание водитель. — Разбудишь — сам успокаивать будешь.

— О нет, только не это! Я в няньки не нанимался и за детьми ухаживать не умею. Слышь, Петь, — обратился он к другу по имени, — а у тебя дети есть?

— Боже упаси! Не хочу иметь такого добра и даром. А у тебя?

— Может, где-то и есть, но я об этом не знаю, — снова засмеялся Парамон, но уже гораздо тише. — Это как-нибудь потом. Куда мне спешить?

— А не поздно нам будет?

— Дети — дело нехитрое. Но где найти такую, чтобы была хорошей матерью? Ты видел таких?

— Я — нет. Одни шалавы вокруг. Кроме «бабок» ничего их не интересует.

— И чем больше, тем лучше, — поддержал его Парамон.

— Да, брат, вот такой попандос получается, — сказал Петр, и Паша усмехнулся, подумав, что от его друга прозвище Попандос не отцепится никогда. При каждом удобном случае тот вздыхал и заканчивал свои размышления поговоркой «Вот такой попандос получается». А вот к нему, Паше, прилипло как банный лист прозвище Парамон. Конечно, оно было не таким обидным, как у Петьки. Фамилия его была Пономарев, а имя — Павел. Как, кроме Парамоном, его еще можно назвать?

— Ни хрена на дороге не видно, — сказал Попандос. — А хозяйка заладила свое: «Поезжай, привези от мамы малыша. Я уже так по нему соскучилась». Можно подумать, она скучала за ним, когда валялась под солнцем Гаити!

— Или что будет с ним носиться, — добавил Парамон, — опять все свалит на плечи няньки.

— Почему все? Подойдет к ребенку, посюсюкает: «Ах ты моя крошка, мой ангелочек! Я твоя мамочка. Мамочка любит своего мальчика!» — передразнил хозяйку Попандос. — Тьфу! Противно слушать! Так бы ухватил за одну тощую ножку да за другую и разорвал на две половинки, как жабу!

— Ну, не скажи, брат! — взмахом руки остановил его Парамон. — Эта жаба — наша кормушка. Где ты еще столько бабок заработаешь?

— Это ты точно заметил.

— Вспомни, сколько мы имели в месяц, пока не устроились к этой жабе охранниками, а?

— Сколько? В месяц меньше, чем здесь за один день.

— То-то же! И что, плохо нам сейчас?

— Все хорошо, но как стукнет жабе что-то в голову — хоть стой, хоть падай!

— А ее шибздику? То же самое.

— Харэ базарить. Тебе жрать охота?

— Ха-ха-ха! Мне всегда жрать хочется. Что ты предлагаешь? Эта жаба хоть бы бутерброд нам в дорогу дала!

— Кучу подгузников в придачу к маленькому принцу тебе, а не бутерброд!

— В натуре, давай похаваем где-нибудь.

— Сейчас будет какая-то забегаловка. Там перекусим. Только как ее увидеть в таком тумане?

— Я буду смотреть, а ты поезжай потихоньку.

— Куда уж тише!

Вскоре охранники с аппетитом уплетали в придорожном кафе солянку и пили сок. Довольные сытным завтраком, они подошли к БМВ и услышали слабый плач младенца. Попандос открыл заднюю дверцу автомобиля и заглянул в салон. Лежащий в корзинке ребенок заливался громким плачем, его маленькое личико было красным и мокрым от слез.

— Этого нам только не хватало, — сказал Попандос и повернулся к Парамону: — Как ты думаешь, что ему надо?

— Засунь соску на место, — кивнул тот на пустышку. — Говорят, это помогает.

Но младенец упрямо ее выплевывал, плакал все громче и подергивал ручками.

— Может, он голодный? Где его каша? — спросил Попандос и, найдя бутылочку, неумело, но осторожно сунул соску ребенку в рот. — А его не надо поднимать, когда кормишь?

— Ты что, обалдел? — засмеялся Парамон. — Ни разу не видел, как едят дети?

— Не-а, — ответил Попандос, безуспешно пытаясь покормить ребенка. Тот не переставал кричать и выплевывал кашу.

— А ты неплохо смотришься с бутылочкой и младенцем, — пошутил Парамон. — Как настоящий папа. Может, это твой сынок?

— Иди в задницу! — отмахнулся от него Петр. — Лучше думай своей башкой, что нам с ним делать. Я не смогу вести машину в тумане под такие арии.

— Давай поедем. Может, его укачает и он уснет?

— Учти, если он не перестанет орать через пять минут, — я останавливаюсь и делай с ним что хочешь. Мои нервы дольше не выдержат. Надо же, какой малой, а так орет! Обалдеть можно! — сказал Попандос, садясь за руль.