Ответом вновь стало неловкое молчание. Султан обвел собравшихся таким взглядом, каким путник обводит раскинувшееся перед ним непреодолимое болото.

— Пусть останется только эмир Шихаб ад-Дин. Остальным надлежит покинуть шатер, — велел он.

Когда султан остался вдвоем с дядей, они позволили себе еще долгое время посидеть в молчании. Только при этом пристально смотрели друг другу в глаза.

— Они здесь. Никуда не денешься, — наконец вздохнул Шихаб ад-Дин. — Ты прав, Юсуф. Это — демоны, а не люди.

— Если Синан якшается с самим дьяволом — а на это очень похоже, — то дьяволу-то известно, что попущено Богом, а что нет, — сказал Салах ад-Дин. — Во всяком случае можно подумать, что этот слуга шайтана осведомлен о великой клятве, что я однажды дал Всемогущему Аллаху. Поэтому он угрожает не столько мне, сколько моим родичам. Ведь он угрожает тебе, дядя. Моим братьям. Всему нашему роду.

— Так и есть, — кивнул Шихаб ад-Дин.

— Я не опасаюсь за свою судьбу, — продолжал султан, — но не могу лишиться рода. Я верю, что Аллах принял мою клятву… но кому тогда достанется моя победа над франками. Какому-нибудь турку?.. Нужен твой совет, дядя. Что мне делать?

Шихаб ад-Дин глубоко вздохнул и бросил невольный взгляд на «башню» из ливанского кедра, возвышавшуюся посреди шатра.

— Мой совет… Мой совет… — пробормотал он. — Почти не сомневаюсь, что до их ушей он дойдет так же быстро, как и до твоих. Не знаю, Юсуф… Лучше поищи ответ в своем сердце… в своих снах. Пока могу сказать лишь одно: ни наступление, ни отступление не избавят ни тебя, ни нас от угрозы. Наступление приведет этого демона в ярость, а отступление убедит его в безнаказанности… Может, дождемся утра. Утро вечера мудренее.

— Тогда, дядя, и ты оставь меня. Оставь одного, — раздраженно потребовал султан и также сделал знак своим стражникам, что сменили прежних, усыпленных демонами. — Уходите и вы. От вас этой ночью не будет толку.

Телохранители испуганно посмотрели сначала на повелителя, а потом на старшего в его роду.

— Юсуф, к чему искушать судьбу? — попытался охладить своего, обычно такого осмотрительного племянника Шихаб ад-Дин.

— Все в руках Всемогущего Аллаха, — отрезал султан. — Аллах хранит меня, и ты прав: не следует искушать судьбу. Один я в полной безопасности, пока у Синана есть терпение дожидаться моего ответа.

На это эмир Шихаб ад-Дину ничего не мог возразить. Ему пришлось подчиниться и покинуть шатер.

Когда полог замер, Салах ад-Дин подвинул к себе один из светильников и вновь, как уже делал раньше, вытянул вперед правую руку, крепко сжал ее в кулак, а потом широко раскрыл ладонь над самым острием огонька.

Только очень острый глаз соглядатая мог приметить, что рука дрожит чуть сильнее, чем само пламя.

— Ты прав, отец, — почти неслышно, скорее в мыслях, чем вслух, прошептал султан. — Страх наполняет силой мою смелость. Страх заставляет меня нападать на врага меньшинством и надеяться на милость Аллаха больше, чем на силу оружия. Страх заставляет меня блюсти закон чести больше, чем закон силы. Всевышний одарил меня страхом больше, чем моих братьев. Все это — военная хитрость… Настоящая военная хитрость.

Подув на ладонь, султан позвал к себе лекаря.

— Ты разбираешься в ядах? — спросил он его.

— Конечно, господин, — ответил лекарь, широко раскрыв глаза.

— Успеешь приготовить к утру очень сильный яд, который растворяется в вине и может убить человека в несколько мгновений? — был новый вопрос султана. — У тебя найдутся нужные вещества.

На лице у лекаря заблестели крупные капли пота.

— Если господин велит… — пробормотал он.

— Велю, — кивнул Салах ад-Дин а потом отдал еще одно повеление: прямо среди ночи по всему стану было несколько раз громогласно объявлено, что султан отправляет к Старцу Горы своего посла и ожидает, что посол будет встречен на первом же северном перевале, как только на востоке появится солнце.

У Синана и вправду был очень хороший слух. Посол был встречен в надлежащее время и в надлежащем месте.

На исходе дня султан завершил молитву и призвал к себе в шатер племянника, Изз ад-Дина. Телохранители были высланы из шатра, и султан поменялся с родичем одеждами.

— Да хранит тебя Аллах, великий султан! — только и мог напутствовать повелителя Изз ад-Дин, которому султан приказал тихо сидеть в шатре и не покидать его ни при каких обстоятельствах вплоть до своего возвращения.

— В этой ночи нет никакого света, кроме милости Аллаха! — тихо ответил ему Салах ад-Дин и осторожно, прямо как настоящий ассасин, выскользнул из шатра.

На краю стана его ожидал конь и десять курдов-телохранителей, оберегавших своего господина еще на стенах Бильбайса. Проводником же оказался один из воинов султана. Уже после захода солнца он открыл свое истинное обличье ассасина, хотя и остался в том же одеянии египетского воина-мамлюка. Он без всякого смущения и опаски перед отъездом забрал оставленный у шатра позолоченный кинжал.