Если Синан так силен и могуч, так сведущ в колдовстве, как ему приписывают, и если он действительно сумел устрашить султана и его победоносное войско, разве способны какие-нибудь клятвы, которые всегда были для предводителей убийц не дороже ломаных дирхемов, сдержать его честолюбие? Во всяком случае франкам и сельджукам он не давал забывать о себе.

Доныне всего дюжине посвященных было известно о том, чтов действительности произошло в ту «полночь». Султан велел мне рассказать всю правду, поэтому я теперь осмеливаюсь раскрыть тайну и тем самым увеличить число посвященных в нее людей.

Когда султан двинулся на Масиаф, Старец Горы находился в другой своей крепости, именовавшейся Кадмус, и о том Салах ад-Дину стало известно. Синан поспешил в свою «столицу», а султан велел устроить на всех перевалах засады. Сначала ему донесли, что одна из засад оказалась погребенной под обвалом. Следующее донесение было не менее дурным: «охотники» приметили Синана и маленький отряд его телохранителей, пустились в погоню… и все дружно сорвались в пропасть вместе с навесным мостиком. Третьи «охотники» на Синана попросту исчезли в горах без следа.

— Похоже, я взялся добраться до логова самого Иблиса, — заметил султан своему катибу.

Сами горы с каждым днем казались все мрачнее. И с каждой ночью сны султана становились все более мрачными и пугающими. Ему снилось, то будто он сам проваливается в пропасть, то будто огромные камни срываются с вершины ему на голову. Воины замечали, что у дыма костров появляется странный горьковатый запах, от которого у многих начинали болеть головы и даже начиналась рвота. Однажды утром в войске недосчитались больше сотни воинов. Куда они делись, так и не открылось. На исходе того же дня дым костров сделался сладким, и многие вдруг пустились в пляс, точно напившись допьяна. Султан, как и все благоразумные эмиры, полагал, что тут дело не в колдовстве, а в том, что лазутчики Синана подбрасывают в огонь какую-то дурманную траву. Но, увы, злоумышленников так и не удалось поймать за руку, хотя у костров была выставлена особая, тайная стража.

Шатер султана передвинули так, чтобы ветер относил дым в сторону. Салах ад-Дин заснул спокойно, и тяжкие сны, казалось, отступили от него, однако именно в эту ночь Смерть, обойдясь без своего вестника, заглянула в шатер султана.

Он пробудился не от шороха и даже не от дурного предчувствия… а от привкуса козьего молока. Встрепенувшись на ложе, султан открыл глаза, и ему показалось, будто из шатра выскользнула тень. Ночных теней он уже успел повидать немало и поэтому не сильно устрашился. С мертвыми он уже научился говорить, а от живых его защищал установленный посреди шатра «донжон» с железной сеткой вместо алькова.

Теплый молочный запах поднимался от подножия «башни».

Султан глянул вниз и похолодел: там блестела рукоятка кинжала.

Три стражника сидели по углам, как мешки, набитые соломой, и мирно похрапывали.

Султан гневно кликнул их, но они и ухом не повели.

Не прошло и нескольких мгновений, как шатер уже был полон народу. Собрались на совет все родственники и эмиры. Телохранителей, сраженных каким-то сонным зельем вынесли вон и стали отливать холодной водой.

Сначала все в мрачном молчании разглядывали «дар» ассасинов, стараясь не поднимать глаз на султана.

А тем «даром» была еще не остывшая лепешка из теста, замешанного на козьем молоке с добавлением конопляного семени. Лепешка была пригвождена к ковру позолоченным кинжалом. Рядом небольшой свиток пергамента.

Старший в роду, дядя Шихаб ад-Дин, первым протянул руку к посланию зловещего Старца Синана. Перед этим он обильно смазал пальцы бараньим жиром на случай, если сам пергамент пропитан особо опасным ядом, проникающим сквозь кожу.

Он развернул пергамент и удивленно пошевелил бровями.

— Здесь бейты, — сообщил он. — Этому хитрому дьяволу не откажешь во вкусе.

— Читай, дядя, не томи нас, — резким тоном повелел Салах ад-Дин.

Шихаб ад-Дин позволил себе бросить на племянника недовольный взгляд и повернул пергамент к светильнику.

Вот что написал Старец Горы султану Египта и Сирии:

Долгое молчание воцарилось в шатре. Все присутствовавшие даже боялись переглядываться друг с другом. Тишина тяжелела и, казалось, что была готова вот-вот рухнуть на головы подобно горному обвалу.

— Хлеб, кем бы он ни был поднесен, нельзя выбрасывать. Нельзя гневить Аллаха, — вдруг совершенно спокойным голосом проговорил султан. — Уберите лепешку в какой-нибудь мешок. А кинжал оставьте у входа в шатер. Может, хозяин зайдет за ним. Он где-то неподалеку. Вероятно даже, что ему легче дотянуться до этой лепешки, чем любому из сидящих здесь.