- Добро пожаловать, господа, в наш замечательный университет. Всё-таки наступил тот радостный момент, когда вы все можете показать себя, а главное – свои знания, и доказать, на что вы способны. Наш университет считается самым престижным по Европе, и именно от таких, как вы и зависит, сохранит он этот статус впредь, или нет. Как видите, день начался прекрасно – солнце к нам ещё пробивается, - Вингерфельдт как раз стоял так, что солнце грело ему спину и освещало его фигуру, словно ангельскую. – Вопрос лишь в том, пробьётся ли оно к вам. Мне, пока ещё не старому и опытному учителю остаётся только пожелать вам, чтоб солнце в этот день не заходило над вами. Ни пуха, ни пера! – Воцарилась тишина, все ожидали последнего слова великого учёного, которое тот явно не договаривал. Поняв, что от него что-то ждут, Вингерфельдт нахмурился, и решил удовлетворить потребности всех собравшихся людей. – По каким кабинетам будут проходить экзамены на различные факультеты, можете посмотреть по стенду, висящему справа. Лично я, ваш покорный слуга, с удовольствием буду принимать экзамены в направлении физическом. Я сказал всё. Можете начинать эту прекрасную пору сдачи экзаменов!

Толпа рассосалась по разным направлениям, тем самым освободив продвижение по коридору. Да, в этот институт за красивые глаза не брали. Оценивали по 12-ти бальной шкале. Перед Николасом шло сдавать экзамены несколько человек и, видя, как, у него душа всё уходила в пятки. Вингерфельдт был единственным невозмутимым человеком в этом неспокойном, кишащем ужасом аду.

 - Ну-с, - начинает учёный. – А вам знакома песня о костомаринском мужике?

 - Нет, зато я знаю другую – «Несе Галя воду»…

 -За находчивость хвалю, - лицо студента преобразилось. – Поэтому вместо нуля ставлю единицу.

Одному человеку, приехавшему совсем издалека, из Германии, он с грустью на лице приметил: «Охота была в такую даль ехать, чтобы нам тут лапшу на уши вешать, да щи в лаптях варить». Человек, стоящий перед Николасом, совсем уже запаниковал, и сказал кому-то спереди:

 - Вон, сто человек ехало в том году поступать из самого престижного училища, а взяли-то только двоих…

С другого конца раздался плачущий голос человека:

 - Режут! Без ножа режут!

Экзаменаторы в этот день были излишне придирчивы ко всем, считая, что тот, кто сюда поступает, обязан владеть широким кругозором – чтобы, куда бы он не попал, мог всегда с точностью определить, что находится за тем бугром, или какая река протекает в Конго, желательно описав всю близлежащую местность, экономику других стран, и много, много нужных и одновременно бесполезных вещей, за незнание которых вышибали жестоко и безжалостно. Экзамен проходил сразу на четырёх-пяти языках, без знания которых делать тут было просто нечего. Простых старых людей, у которых был единственный шанс заработать на жизнь, отучившись здесь, тоже не жалели, считая, что ничто не должно оскорблять и унижать такой великий университет. Чаще всего Вингерфельдт отсылал таких людей в те места жительств, откуда они приехали – там, чтобы куда-то поступить, через себя перепрыгивать не приходится.

Солнце далеко не всем улыбалось, и чувствовалось, что сегодня-завтра по Праге прокатится волна массовых самоубийств, из-за неудачи с фортуной. А куда идти таким бедным людям? Назад, в убогую мещанскую жизнь? И стрелялись. Деваться было некуда. Да ведь и брать кого попало не хотелось – высшая ступень в Европе всё-таки по образованию. Естественно, лучшие из лучших. Чтобы подтвердить приоритет университета вышибали безжалостно, а сам экзаменатор ловко ломал жизни и надежды студентов одной фразой, одним росчерком своего пера… Время безжалостное. От него никуда не денешься.

Завалили того, кто шёл перед Николасом. У студента потекли слёзы от этого большого несчастия. Солнце улыбалось редко кому, пожалуй, одному лишь Вингерфельдту, железному и стойкому. Николас, с дрожью в коленях, ещё не зная и не догадываясь о своей судьбе сел перед великим учёным. Тот на него даже не взглянул, а стал рассматривать какие-то бумаги. Затем уступил место другому экзаменатору, который не мог удержаться и принялся штудировать Николаса по всем направлениям, стремясь его завалить. Вингерфельдт слегка наклонил голову, считая свои какие-то бумажки, и краем глаза следил за происходящим. Наверное, последнее настолько привлекло его любопытство, что он поспешил обернуться и вскоре встал за спиной принимающего экзамен. Острый взгляд холодных голубовато-серых глаз с подозрением смотрел из-под тяжёлых, густых бровей. Николас тараторил быстро, особо не задумываясь, но, то и дело посматривал на стоящего тут же, рядом, великого учёного. В конце концов, раздался немного грубоватый голос Вингерфельдта, который резко прервал экзамен:

 - Простите, вы где-то работаете?

 - Собираюсь, - потупил глаза Николас от такого неожиданного для него вопроса. – Должен вскоре поступить на работу.

 - Куда? – загорелись глаза Вингерфельдта. Николас ещё больше сжался.

 - Понимаете, меня хотят пристроить в компанию какую-то, специализирующуюся на постоянном токе и создающей многочисленные изобретения.

 - Кто? Кто хочет пристроить? Имя? – Вингерфельдт готов был съесть глазами Николаса.

 - Г-гай… - фамилию Николас уже не смог выговорить. Глаза Вингерфельдта сверкнули, и погасли в темноте, изредка поблёскивая. Он кивнул головой и ушёл в себя.

Экзаменатор тем временем дальше стал проводить каторгу для Николаса, устраивая новую западню. Правда, как отметил сам Николас, после этого небольшого происшествия к нему стали относится с некоторой степенью уважения. В последующие дни это показывалось всё ярче и ярче. Ему смогли простить даже то, что он не сразу вспомнил реку, протекающую в Андорре - Рио-де-И'Искобет. По окончанию экзамена, шло долгое совещание между самим учёным и экзаменатором, но споры быстро разрешились и всё уладилось.