Ни капельки огромного состояния Читтер не держал в руках – всё вложено в предприятия и проекты. Всё это напоминало огромную шахматную доску, на которой Читтер всегда выходил победителем. Он держал в голове все свои фигуры, и умудрялся так точно передвигать фигуры, что мог предвидеть свой триумф задолго до окончания игры. Да, в этом плане он был гроссмейстером… А ещё он был человеком. Простым, обычным. Так же ел когда придётся, страдал, переживал, ошибался, побеждал и совершал подвиги.

 Журналисты отзывались о нём, как о владельце самого скверного характера двадцатого столетия. Но правды не знал почти никто. Лишь единицы, которых он допускал в своё окружение. Даже его личный секретарь, не смотря на десять лет работы, мало что могла сказать исчёрпывающего о своём работодателе.

 Кабинет Читтера располагался дальше всех. На нём всегда висела табличка: «Не беспокоить!», со временем он сам подписал: «Злая собака!», но и этого ему показалось мало: « Но без зубов. Засасывает насмерть.», под собакой он вероятно имел в виду себя, что любили подчёркивать карикатуристы, изображая «собаку Читтера» на поводу у Вингерфельдта. Это было небольшое помещение с огромным окном, наполняющим всю комнату ослепительным светом. На стене висела политическая карта мира, подделанная под старинные карты путешественников. Тут же, рядом стоял небольшой шкаф, в котором хранились какие-то важные бумаги или заметки. В любом случае, большую часть информации он хранил в своей голове. И стол, одновременно являющийся подоконником, на котором всегда был образцовый порядок. Не дай бог, уборщица передвинет какую-то книжку чуть в сторону, и ей тут же была бы посвящена огромная лекция про ассиметрию в исполнении разъярённого магната.

 А вот и сам Читтер. Угрюмый, внешне невозмутимый. Пальцы выстукивают победные марши, сам он то и дело поглядывает на часы. Сердце бешено клокочет. При этом внешне нерушим, как скала. Как в гимне славян: «Мы стоiмо постояно, као клисурине» (Мы стоим неколебимо, как утёсы – сербск.). Генри Читтер то и дело начинает менять свою позицию на троне, как маленький ребёнок, и никак не может найти себе должного места. В конце-концов, он приходит к компромиссному решению и достаёт свою трубку. Набив в неё табака, закуривает. Вновь успокаивается и смотрит на стол. Высокий, властный человек с лёгкой полуулыбкой на губах. Свет падает на его орден, заставляет его пускать солнечные зайчики. Орден – особая гордость Читтера. Как человеку, симпатизирующему Германии, он представляет для него особую важность. Одет сам Генри невзрачно. Как всегда – курточка, которую он небрежно повесил на стул, жилетка, рубашка, и шляпа, относящая его к высшей когорте. Ах да, ещё белые перчатки, швейцарские часы и конечно же трость, без которой никто и никогда не вытащит его на улицу. Либо с ней, либо никуда!

 Дым окутал плечи магната. Он ещё раз взглянул часы и спокойно облокотился на стул. Да, он себе мог ещё это позволить… У него в запасе ещё полчаса. Полчаса! За это время решаются судьбы империи, а у него решается судьба одной бессонной ночки. Он закрыл глаза и погрузился в мир грёз. Книги на столе почувствовали прикосновение его руки. Да, он любил по сто раз пересматривать одни и те же книги. Предпочитал литературу Востока. Да чего уж там говорить, его любимой страной была… Индия! Та самая, колонизированная англичанами при бравой королеве Виктории. Читтер сам относился к ней с усмешкой. Чтобы бы она там не насоздовала и не придумала, он отозвался кратко, но этим высказыванием возбудил к себе всю ненависть английского народа: «Когда же умрёт эта старая карга?». А в обществе его прозвали болтуном. Вернее, прозвал один – бывший работник его же компании, сам носивший прозвище Академик. И это не случайность… Нерст поиграл словами и перевёл его фамилию именно таким образом. Читтер лишь улыбнулся остроумию своего бывшего товарища и коллеги, но сам остался полностью равнодушен к делам извне – «пусть творят, что хотят».

 - Мистер Читтер, можно войти?

 Генри театрально обернулся. Он бросил взгляд на секретаря, вздохнул, поражаясь столь глупо заданному вопросу. Он вынул трубку из рта и грустно спросил:

 - Милая Лейсли, ты уже вошла в мой кабинет. Так зачем же ты спрашиваешь разрешения? А коль ты уже вошла, я не в силах повлиять на тебя. Монстр с Уолл-стрита сдался перед своей секретаршей. Передай это журналистам, они нам напишут ещё несколько весёлых статей и будем хохотать ещё долгими зимними вечерами под огонь свечей… Ты принесла мне радостную весть или же ещё один завод окончил своё существование? – он говорил медленно, размеренно.

 - Что, вы, мистер Читтер! – улыбнулась женщина. – Я принесла вам кофе.

 - Ах, это прекрасная мысль! – Генри поднялся со стула. – Я правда не уверен, хорошо ли это для здоровья запивать табак кофеем, однако в этот день можно сделать исключение.

 Он подмигнул ей правым глазом.

 - Когда же придёт мой важный гость?

 - Вы ждёте его с минуты на минуту?

 - Увы, да. Мой гость всегда пунктуален. Впрочем, у него ещё есть пять минут, которые я могу уделить вам, если вы не против. Как дела в мире, и что говорят о «собаке-затворнике»?

 - Ну, для этого же существуют газеты.

 - Ах, газеты! Их ещё и читать можно… Не понимаю, милая Лейсли, как вы переносите этот массовый рассадник сплетней и зараз. Научно доказано, что новости сокращают жизнь на полчаса.

 - Как и лишняя выкуренная трубка табака! – не растерялась секретарша.

 - Это всё – детали!

 Он любил перескакивать с ты на вы, причём в беседах ему уже давно опускали этот недочёт. Он немного отпил крепкого кофе, поднял свои глаза на Лейсли, и той стало как-то не по себе от этого пронизывающего и источающего холод взгляда. Наверное, по логике, с губ Читтера должны были сорваться злые слова, но он совершенно спокойно спросил:

 - Как там поживает мой приятель с Харватова?

 Читтер спрашивал о Вингерфельдте.

 - Нового ничего не поступало, - несколько опешила секретарша от подобного вопроса.

 Генри ещё отхлебнул немного кофе.

 - Это хорошо. Отсутствие плохих новостей тоже хорошая новость! Что ж, моё время подходит к концу (он выразительно взглянул на часы), а я ведь так и не отдохнул. Кофе мне принесли, следовательно, я не имею права вас задерживать. Главное, не провороньте моего гостя.