За это время, между Феофано, Карлом и Гуго Капетом завязалась активная переписка. Феофано, считая герцога Нижней Лотарингии своим вассалом, приказала ему в письме освободить королеву Эмму и епископа Лана. Более того, она выступила посредницей между ним и Гуго Капетом, обратившись к последнему с просьбой принять заложников от Карла и снять осаду с города, Гуго Капет проявил чрезмерное послушание иноземной государыне, согласившись на все условия. Сопротивление исходило от Карла. Он высокомерно отослал посланников Феофано и категорически отказался освободить Эмму и принять вместо Асцелина заложников. Отчаявшаяся Эмма не переставая молила императрицу о помощи, жалуясь на дурное обращение ее шурина. Со своей стороны Гуго, поскольку из-за осады не мог лично отправиться к Феофано, предложил ей встретиться в Стене, 22 августа, со своей женой, королевой Аделаидой. Он обещал, что все, о чем договорятся две королевы, будет соблюдаться вечно им и Оттоном III.

Полностью прервав переговоры с Гуго и Феофано, Карл не отказался от использования дипломатических средств. Герцог Лотарингский попытался привлечь на свою сторону самого опасного своего противника, архиепископа Реймса, который участвовал в осаде Лана со своими вассалами. Он писал ему полные почтения, но не без хитрости, письма, называя его своим отцом, напоминая ему о беседе, которая состоялась у них в прошлом году в Реймсе, и об услуге, которую он ему оказал, вырвав его из рук врагов; наконец, он просил у него совета и дружбы. Но Адальберон оказался непреклонным и неподкупным. Карл сильно ошибался, полагая, что может воздействовать на Адальберона так же, как на Герберта. Вместо того чтобы согласиться на встречу, как это сделал Герберт, архиепископ даже не отвечал на первые письма герцога Лотарингского. Наконец, архиепископ написал ответ лишь для того, чтобы оборвать одностороннюю переписку. Это письмо показывает, сколь надменным и жестким был нрав Адальберона, несмотря на свое предназначение, как священнослужителя, быть покорным и сдержанным: «Вы считаете меня в числе ваших злейших врагов и, между тем, просите у меня совета! Вы хотите вырвать у меня душу и называете меня своим отцом! В сущности же я от вас этого не заслужил. Я только держался всегда, и теперь держусь, в стороне от коварных замыслов погибших людей, но вас я не считаю в их числе. Та как вы вызываете меня на воспоминания, то я и попрошу вас вспомнить о том совещании относительно ваших интересов, которое я имел с вами в то время, когда вы в первый раз обратились ко мне, и о том, что я тогда советовал вам обратиться к могущественнейшим лицам страны лично. В самом деле, разве я пользовался таким влиянием, что мог один, без посторонней поддержки навязать вас в короли франкам? Ведь это не частное дело, а общественное. [220] Вы полагаете, что я ненавижу королевский род. Клянусь Искупителем, что я его не ненавижу. [221] Вы спрашиваете у меня, что именно вам следует предпринимать в настоящее время. Это вопрос трудный, я право не знаю хорошенько, что вам отвечать, да если бы и знал, то не осмелился. Вы ищете моей дружбы. О если бы настало когда-нибудь такое время, чтобы я мог служить вам не уклоняясь от моего долга! Хотя вы и попрали Божью святыню, схватили королеву (Эмму), которой вы дали когда-то известную нам клятву, [222] заключили в темницу ланского епископа, презрели проклятия епископа, – не стану говорить о моем короле, против которого вы предприняли дело, превышающее ваши силы, – несмотря на все это, я обязан помнить благодеяние, которое вы мне оказали, вырвав меня из под ударов неприятельского оружия Я мог бы сказать еще много (например, то, что ваши сторонники прежде всего обманщики и пользуются вами, чтобы обделывать свои дела, как вы в том со временем убедитесь горьким опытом), но теперь не время. И за эти-то мои слова я уже опасаюсь. Та же причина побудила меня оставлять без ответа ваши прежние письма; из предосторожности я стараюсь не сбывать слов (поэта Вергилия): nubquarn iuta fides. впрочем, обо всех этих делах, пожалуй, и можно ныло бы вести переговоры, если бы к нам мог приехать мой племянник, епископ Верденский, дав вам заложников. Ему можно довериться в этих делах, а без него я не могу и не должен вести подобных переговоров» (82, № 122).

Эти последние слова наводят на мысль, что графы Эд и Герберт, которым Годфрид отдал своего сына Адальберона 17 июня 987 г, в заложники, почти открыто присоединились к партии Карла Лотарингского и выдали ему епископа Вердена. Впрочем, в их верности нельзя было быть абсолютно уверенным. Архиепископ Реймса, осведомляя Карла об интригах графов, принял меры предосторожности, желая избавить своего племянника от их посягательств. Он также не пренебрег хлопотами, чтобы обратиться к самим графам. Он отправил в Труа к Герберту III церковника Ренье, который после Герберта был самым старательным его поверенным, и просил епископа Шалона-на-Марне, Гибуина, соседа графа Труа, поддержать его замыслы и сообщить ему о результатах встречи. Благодаря всем этим действиям, в обмен на заложников в конце августа Адальберона Верденского отпустили на свободу. Эд и Герберт потребовали тогда от Годфрида выполнения обязательств, то есть, без сомнения, речь шла о передаче большого числа деревень Верденской округи. [223] Адальберон в своих посланиях настойчиво просил брата, в их общих интересах, встретиться с этими людьми, раз они того требуют. Он должен был дать им ответ 3 сентября, сам же он не мог, не подвергаясь серьезным опасностям, далеко удалиться от Реймса. Он предложил Годфриду отправиться на границу, в Бульон; оттуда он отправился бы в Реймс, под надежной охраной Манассии, графа Омона или Ретеля, вассала реймской церкви. Неизвестно, откликнулся ли Годфрид на этот призыв. Дело еще не закончилось. В последние дни 988 г. Адальберон в очередной раз отправил своих поверенных Ренье и Ансельма к Герберту и Эду. Последний тогда находился в Шартре. Результаты переговоров с графами неизвестны.

Возвращаясь к осаде Лана, нужно сказать, что она была предпринята в очень плохих условиях. После дождливой весны с паводками пришло настолько жаркое и засушливое лето (988 г.), что урожай погиб. Армия осаждающих сильно страдала от таких погодных условий. Не перенеся тягот осады, Герберт подхватил горячку. Осажденные решили воспользоваться плачевным состоянием королевской армии, чтобы нанести дерзкий удар. Б середине августа горожане Лана, поддержанные всадниками, совершили вылазку. Они захватили отяжелевших от вина и сна осаждающих врасплох и сожгли лагерь. Королевская армия претерпела серьезное поражение: машины, продовольствие, поклажа – все погибло в огне. Гуго Капет, обеспокоенный взволнованными криками, сигналами рожков, треском огня и дымом пожара, обратился в бегство. После он пришел в себя и приказал исправить нанесенный урон к 25 августа. Но армия находилась в подавленном состоянии, необходимо было снимать осаду. Спустя два месяца, 18 или 23 октября, Гуго намеревался возобновить осаду.

Несмотря на поражение, Адальберон и Герберт не потеряли надежду на освобождение королевы Эммы и епископа Асцелина. Герберт призвал императрицу Аделаиду, которую снова назвал «матерью королевств», выступить в защиту своей дочери, как поступила Феофано. Но Аделаида, казалось, вовсе не обнаружила сильной любви к своей дочери. Герберт упрашивал ее проявить участие к Эмме, которое она обычно оказывала своим близким людям; он посоветовал ей отправить к Карлу ловких поверенных, чтобы просить у него отпустить ее дочь или, по крайней мере, обменять ее на заложников. Герберт тонко заметил, что для Карла пленение Эммы совершенно бесполезно и что он упрямо задерживал ее только ради того, чтобы не показывать, что он держит ее в плену безосновательно. Эмма получила свободу только в конце декабря 988 г. По всей видимости, она удалилась в Дижон, владение ее мужа, оставленный ей, без сомнения, Гуго Капетом и герцогом Генрихом, с которыми она встретилась спустя некоторое время после своего освобождения. Эмма находилась в ужасном состоянии, она вынуждена была постоянно спасаться какого-нибудь предательства и с горечью вспоминала время, когда командовала тысячами воинов, Достоверно не известно, как в дальнейшем сложилась жизнь вдовы Лотаря.

Адальберон особенно заботился о судьбе епископа Лана. Он написал Экберту, с которым он был тесно связан дружбой, чтобы тот выслал ему войска для повторной осады (18 или 23 октября), и призывал графов Бардона и Гозилона проявить интерес к участи их несчастного пленного брата. Асцелин, сломленный заточением, обдумывал какой-то отчаянный план; возможно, самоубийство или, скорее всего, союз с Карлом. Реймский архиепископ писал ему, чтобы он и думать забыл об этом плане, и призывал набраться терпения. Он приводил ему в пример Иова и его родственника (affinis) Годфрида, советовал ему рассказывать все, что происходит вокруг него, его посланнику Ансельму, чтобы он мог оповестить своего гонца в Париже во время праздника Сен-Дени (9 октября); наконец, он ему велел остерегаться Роберта де Миси [224] как изменника. Некоторое время спустя Адальберон изыскал возможность, чтобы устроить Асцелину побег, конечно же, при посредничестве Ансельма. Епископ находился взаперти в башне Лана. Октябрьской ночью он спустился по веревке через окно; внизу, у крепостной стены, его уже ждала лошадь; вскочив на нее, он бежал в Компьень или Санлис к Гуго Капету. Прошел слух, что он являлся тайным сторонником Карла и поэтому спешил оправдаться. Король тотчас вернул ему свое расположение.

Повторная осада Лана началась 18 или 23 октября. На этот раз Гуго и Роберт собрали войско в восемь тысяч человек. Но, как и в прошлый раз, все это было бесполезно. Карл использовал два месяца передышки на укрепление стен, увеличение и надстройку башни и сумел оказать ожесточенное сопротивление. Наступала осень, дни становились короче, бессонные ночи утомили армию, королевскому войску снова пришлось отступить. Кроме того, Гуго Капет был занят одним очень важным делом, о котором, к сожалению, почти ничего неизвестно. Из намеков, содержащихся в переписке Герберта, можно догадаться, что на границах Франции, Бургундии и королевства Лотарингии, должна состояться встреча королей (?), для установления мира между «государствами и церквями Господа». Сначала эту встречу перенесли с января 989 г. на начало поста (со вторника 1 января на первый день поста, 13 февраля). Место, назначенное на границе трех королевств, и неясный намек Асцелина Адальберону заставляют думать, что встреча должна пыла состояться между Гуго, Робертом, Оттоном III и, возможно, Конрадом. Несомненно, короли собирались подтвердить решения, принятые в Стене 22 августа 988 года королевой Аделаидой и императрицей Феофано.

Адальберон, без сомнения, участвовал в этом проекте. 23 декабря он получил письмо от Гуго Капета, предупреждающее о том, что его посланники прибудут в Реймс 28 декабря для того, чтобы побеседовать с его братом Годфридом и одним лотарингским епископом (имя которого неизвестно) по поводу «мира князей и Церкви». Архиепископ незамедлительно передал королевское послание этому неизвестному прелату и просил его в то же время вести себя очень корректно, чтобы самому не прослыть предателем. Этот человек не прибыл на свидание, несмотря на настойчивые мольбы. Через два или три последних дня 988 г. Реймский архиепископ написал ему письмо, к которому прилагал копию первого послания и решительно спрашивал его о том, что он намеревается предпринимать.