Однако правая грудь полностью открыта, снежно-белая и нежнейшая, с алым кружком на вершине, а сама Лиутгарда, раскрасневшаяся и с лихорадочно блестящими глазами, едва не умирая от ужаса, держится подчеркнуто гордо и надменно.

Я почтительно помог ей подняться в седло, оказывая все знаки внимания, она разобрала повод и вопросительно посмотрела сверху вниз.

— Принц?

— Думаю, — ответил я, — мы сейчас не сможем ринуться в земли графа Сноррика, это далековато, а тут немало срочных дел… но при малейшей возможности…

Она прервала:

— Я все понимаю. Какие ваши планы?

— Вести навстречу Мунтвигу все войска, — сказал я честно, — какие наскребу. И поспешить укрепиться в тех крепостях, куда нас пустят ваши сограждане. Конечно, можно было бы дождаться в Варт Генце, однако…

Она покачала головой.

— Можете не продолжать.

— Вы не так поняли, — запротестовал я. — Я просто опасаюсь, что, захватив Бриттию, Мунтвиг станет еще сильнее!

— Хорошо же вы о нас думаете, — сказала она недовольно. — А я уверена, что все наши будут сражаться отчаянно и нанесут Мунтвигу серьезный урон.

— Еще больший урон нанесем вместе, — пообещал я. — Вы поедете с верховными лордами, что в таком восторге от вас, или же со мной и Норбертом?

Она ответила без раздумий:

— С вами. Но не заноситесь! Только потому, что вы раньше вступите в пределы Бриттии.

— Отлично, — сказал я. — Помашите ручкой войскам вартгенцев, теперь это ваши союзники.

Она светски улыбнулась, вскинула руку, от этого движения ее грудь задвигалась, и стало отчетливее заметно, что тугая и крупная, по рядам воинов прошла отчетливая волна, потом мощно и ликующе заорали:

— Принцесса Бриттии!

— Слава принцессе!

— Ура Лиутгарде!

— Прекрасной Лиутгарде слава!

Я видел, как она дернулась, услышав это «прекрасная» по отношению к себе, но воины орут совершенно искренне, да и нельзя их в чем-то заподозрить, глядя на их честные простые рожи, где глаза горят восторгом, а пасти растягиваются до ушей.

Она улыбалась и вскидывала руку, пока мы ехали на рысях мимо, я смотрел, с каким восторгом войска приветствуют всадницу на белой лошади, и странная мысль влетела в череп и зажужжала там, слепо стукаясь о стенки.

Лиутгарда, потерявшая надежду найти достойного мужа, сейчас пользуется таким бешеным восторгом и поклонением рыцарей, что, тьфу-тьфу, даже и не знаю, стоит ли ей помнить о помолвке с графом Снорриком Твердошлемом, что, на мой взгляд, все-таки мезальянс.

К Норберту примчался всадник на таком легком и быстром коне, что просто загляденье. И пока разведчик выкрикивал начальнику донесение, конь бешено хрипел, поводил налитыми кровью глазами и все своим видом кричал, почему остановились, надо мчаться, это же так прекрасно, когда гриву отбрасывает встречный ветер, а хвост вытягивается в струну.

Я прислушался, речь идет чуть ли не о стычках на границе Бриттии с Ирамом, а когда Норберт отправил своего человека обратно и подъехал ко мне, я спросил:

— А со стороны Зорра?

Он посмотрел в удивлении:

— Ваше высочество уже знает?

— Вы орали слишком громко, — сказал я. — А орун — находка для врага.

Он пробормотал:

— Ну какой вы враг, ваше высочество… Хотя, если подумать… Стычки идут только с проникающими легкими отрядами. Мунтвиг благоразумно выслал вперед небольшие группы легкой конницы по тысяче человек, а те в свою очередь рассылают отряды по сотне и десятками. Все они проникают на такие расстояния в глубь чужой территории, что армия туда доберется только через месяц-другой…

Я покачал головой.

— Месяц — нам все равно мало. Подойдут только из Турнедо. Вряд ли успеют Меганвейл и Шварцкопф, а про сен-маринские армии Филиппа Мансфельда и Чарльза Мандершайда вообще молчу…

Он покосился на меня при упоминании, что это уже сен-маринские армии, но ничего не сказал, потом покачал головой.

— Ваше высочество, у вас довольно сильное войско вартгенцев!

Я отмахнулся.

— Ополчение, а не армия.

— Ополчение лордов?

— Ну да, — сказал я с горечью. — Элитные отряды, кое у кого даже войска, но это не армия. Вы же знаете, они и воюют сами по себе, не слушая приказов!

Он ухмыльнулся.

— Но это же хорошо, когда вот так стараются перещеголять друг друга отвагой и доблестью, бросаются в самые опасные места…

— И не хотят слышать сигнал об отступлении, — сказал я ему в тон, — именно все кидаются на самого опасного и сильного противника, чтобы помериться доблестью, оставляя оголенными участки, которые должны защищать, чтобы не дать окружить всех. Хлебнем с ними горя!

— А как вы собирались ими пользоваться, — изумился он, — разве не вы их собрали и привели?