— Отнеси, мама.

Госпожа Тоот, держась ближе к стенам, чтобы танцующие пары не толкнули ее, засеменила в гардеробную, а Мари обернулась к задумавшемуся Ности.

— Скажите, она на самом деле очень на меня похожа?

Он сделал вид, будто упустил нить разговора, будто душа его сейчас отсутствует и, быть может, витает где-то неподалеку от той, другой.

— Что вы изволили сказать? Она? О, да! Ваш живой портрет, больше того, у вас даже голоса похожи.

— Ой, как мне хотелось бы с ней познакомиться, — болтала девушка; теперь слова лились у нее, словно вода из родника, с которого скатился лежавший на нем камень. — Будь я королем, то есть что я говорю — королевой и будь у меня такой двойник, я бы ее сделала придворной дамой. Сколько всяких затей можно было бы придумать!

— Да?

— Ну, конечно! Я бы в двух лицах существовала. Сделаю, что королеве не положено, а она на себя возьмет. Надо неприятное дело с мужем уладить, я ее пошлю, особенно если муж сердится, его величество то есть. (Она весело рассмеялась, и Фери явно доставляла наслаждение ее неподдельная веселость.) А сколько забавных вещей можно было бы придумать! Венгерские газеты вдруг написали бы, что королева приехала в Бонтовар и в реформатской церкви пела псалмы вместе с прихожанами, а венские газеты стали бы яростно опровергать это — неправда, мол, королева в тот самый час давала завтрак в Вене, в Гофбурге и после cercle [124] поехала кататься с Идой Ференци по Пратеру. Ха-ха-ха! Сколько было бы недоразумений, сколько перепалок!

— Ай-ай-ай, милая Мари! Значит, вы обманывали бы своих подданных? Но ведь и у них есть голова на плечах.

— Они б и не догадались, поверьте мне.

— Как не догадаться! Все бы решила Ида Ференци. Там, где Ференци, там и настоящая королева. Для двух одинаковых королев необходимы две одинаковые Иды Ференци.

Они все больше увлекались этой болтовней, будто девчонка-подросток и гимназист; по веревочной лестнице, сплетенной из солнечных лучей, тумана и веселья, они поднимались прямо в небо. И сердце Ности так разогрелось по дороге, что на нем росой проступила доброта: он начал стыдиться ловушки, так коварно подстроенной этой милой, невинной девочке. Может быть, он даже отступил бы в последний момент, если б не утешился тем, что и Мари играет роль. А раз так, речь идет уже не о подло заброшенной сети, а о честном поединке. Так пусть же он продолжается! Но разница все же была, ведь Мари не видела фальшивой игры Ности, а перед Фери, как говорится, все карты Мари были раскрыты.

— Да, много всяких забавных проделок можно устраивать с двойником, — настаивала Мари, — Хотите верьте, хотите нет Возьмем, например, наш случай. А вдруг бы мне пришло в голову, глубокоуважаемый господин камергер, когда разговор зашел о девушке с Шомьо, заявить, что вот она здесь, перед вами что она — это я. Что бы вы сказали?

— Рассмеялся бы и сказал, что вы нынче в шутливом настроении.

— И не поверили бы?

— Нет. У человека есть не только глаза, но и разум. Глазам бы я поверил, но разум возражал бы. Ну, скажите, как могла попасть девушка из общества на праздник обыкновенных ремесленников?

Мари поднялась с кресла, стала перед Ности и, придерживая обеими руками юбку, покачала ею, потом присела в церемонном детском реверансе.

— Так же, как и вы, ваше превосходительство господин камергер.

— Э, тут другое. Лопух и в саду оказаться может; и на лужайке, и в канаве — повсюду, а пальмы растут только на своей почве, в своем климате.

— А если б я действительно была девушкой с Шомьо? Голос ее дрожал, она пристально глядела в лицо Ности; у того даже ресницы не дрогнули.

— Упаси бог, — тихо сказал он. Это явно расстроило Мари.

— Вы не были бы рады?

— Наоборот.

— Почему? — спросила она тихонько и, сев опять в кресло, опустила глаза.

— Потому что, обретя ее, я потерял бы ее навсегда. Пока я не знаю, где она, я могу, по крайней мере, о ней думать.

— Нет, я не понимаю вас, — отчетливо, но словно вдруг охрипнув, произнесла девушка, и головка ее склонилась к плечу словно сломанный цветок.

— А ведь это так ясно. Вы миллионерша, а я бедный бродяга, и вы были бы от меня так далеки, как одна планета от другой. Но, к счастью, это не так!

— Хорошо, оставим это, — сказала Мари высокомерно, будто пава, вскинув голову (о, какая дивная у нее шея!). — Но как не велика разница, сударь, между бедными и богатыми, все же должна вам кое-что заметить.

— А именно?

— Если человек кому-то должен, он обязан отдать долг. Вы слышите? (Оркестр как раз грянул первые аккорды французской кадрили.)

— Вы остались мне должны кадриль, когда осенью исчезли с горы Шомьо. Верно или нет? И она с торжеством рассмеялась ему в лицо.

— Клара! — пробормотал ошеломленный Ности. — О, господи, это в самом деле вы? Возможно ли? Я не сплю?

Он так естественно разыграл изумление, что это сделало бы честь и крупному артисту.

— Эту кадриль я сейчас с вас взыщу.

Фери не оставалось ничего другого, как протянуть Мари руку, и они присоединились к становившимся в ряд парам.

— Теперь вы верите, что это я?

— Да, — смущенно ответил Ности, как будто все еще не мог справиться с собой. — Тождество установлено.