Пильгес положил руку ему на плечо.

— Я говорил вам, сколько лет прослужил в полиции, пока не вышел в отставку? Тридцать пять с хвостиком. Впечатляет?

— Даже трудно вообразить!

— Сколько, по-вашему, я допросил подозреваемых за тридцать пять лет?

— Мне так важно это знать?

— Если честно, то мне и самому их не сосчитать, но могу определенно вам сказать, что даже в отставке не разучился видеть, когда от меня что-то скрывают. Когда вам вешают на уши лапшу, всегда вылезает какая-нибудь несообразность.

— Вы о чем?

— О языке тела. Оно не умеет врать. Дрожь ресниц, покрасневшие щеки — вот как у вас сейчас, поджатые губы, бегающий взгляд… У вас хорошо начищена обувь?

Эндрю вскинул голову.

— Я подобрал на стоянке не свой бумажник, а бумажник своего обидчика. Он обронил его, когда сбежал.

— Почему вы это от меня скрыли?

— Мне стыдно, что меня отделал какой-то замухрышка, недомерок на целую голову ниже меня. Мало того, разобрав его бумажки, я выяснил, что он — преподаватель.

— Это что-то меняет?

— Преподаватель — и орудует дубиной? Нет, он не просто так на меня набросился, какая-то моя статья ему сильно навредила.

— У вас остались его документы?

— Валяются в ящике письменного стола.

— Тогда пойдем к вам в кабинет. Только улицу перейти — и мы у вас.

Пильгес зашел за Эндрю в 6.30 утра. Чтобы не упустить Фрэнка Капетту, профессора теологии в университете Нью-Йорка, правильнее было дождаться его у дома, пока он не ушел на работу.

Такси привезло их на перекресток 101-й улицы и Амстердам-авеню. Здешние жилые дома принадлежали муниципалитету. Двадцатиэтажный дом номер 826 возвышался над баскетбольной площадкой и маленьким, огороженным решеткой сквериком, где играли дети.

Пильгес и Эндрю присели на лавочку и стали наблюдать за подъездом.

Вскоре из него вышел невысокий человечек в плаще, он сжимал под мышкой портфель и горбился так, словно на плечи ему навалилась вся тяжесть мира. Эндрю моментально узнал Капетту, чьей фотографией на водительских правах он любовался раз сто, гадая, чем он так насолил этому субъекту, который по натуре явно не был склонен к агрессии.

Пильгес вопросительно взглянул на Эндрю, и тот кивком головы подтвердил: он самый.

Они встали и догнали профессора перед автобусной остановкой. Увидев преградившего ему путь Эндрю, тот побледнел.

— Не возражаете против чашечки кофе перед трудовым днем? — обратился к нему Пильгес тоном, исключавшим возражения.

— Я опоздаю на занятие, — сухо ответил Капетта. — К тому же я не имею ни малейшего желания пить кофе с этим типом. Дайте пройти, не то я позову на помощь, здесь до полицейского участка рукой подать.

— И что вы скажете полицейским? — поинтересовался Пильгес. — Несколько месяцев назад вы набросились на этого господина с бейсбольной битой и изуродовали его коллекционный автомобиль. Хотели сделать себе подарок на праздники?

— Он ко всему еще и трус! — прошипел Капетта, презрительно глядя на Эндрю. — Пришли мне мстить со своим амбалом-телохранителем?

— Благодарю за комплимент, — сказал Пильгес. — По крайней мере, вы не отрицаете фактов. Успокойтесь, я не его телохранитель, просто друг. Учитывая ваше поведение при прошлой встрече, у вас нет оснований упрекать его за то, что он пришел не один.

— Я здесь не для того, чтобы ответить вам той же монетой, мистер Капетта, — вмешался Эндрю.

— Как вы меня нашли?

Эндрю протянул профессору бумажник.

— Почему вы так долго ждали? — спросил тот, забирая свои документы.

— Так как насчет кофе? — напомнил Пильгес, переминаясь на тротуаре.

Они зашли в кафе «Рим» и сели за столик подальше от входа.

— Чего вы хотите? — начал Капетта.

— Двойной кофе, — сказал Пильгес.

— Понять, почему вы на меня напали, — подхватил Эндрю.

Пильгес достал блокнот и ручку и пододвинул то и другое Капетте.

— Пока я буду просыпаться при помощи кофе, напишите, будьте так добры, такой текст: «Кусок телятины на жаркое, четыре фунта картошки, пучок майорана, две красные луковицы, баночка жирной сметаны, пакетик сухой горчицы, два пакета тертого грюйера, баночка спаржи… Да, еще чизкейк».

— Зачем мне все это писать? — удивился Капетта.

— Потому что я вас вежливо об этом прошу, — объяснил Пильгес, вставая.

— А если мне не хочется?