— Это мы с Колетт, еще студентками.

— Она тоже ветеринар?

— Нет, анестезиолог.

— А вот и твои родители! — Эндрю взял в руки другую фотографию. — Папаша не изменился, во всяком случае, по нему не скажешь, что столько воды утекло…

— Внешне он все тот же, как и внутренне, к сожалению. Все та же ограниченность и уверенность в своей правоте.

— Когда я был юнцом, он меня не слишком жаловал.

— Он терпеть не мог всех моих приятелей.

— У тебя их было много?

— Немало…

Вэлери с улыбкой указала пальцем на следующую фотографию:

— Полюбуйся!

— Вот это да! Это я?

— Тогда тебя еще звали Беном.

— Откуда у тебя этот снимок?

— Он был у меня всегда. Я мало что захватила с собой, когда уезжала из Покипси, но его не забыла.

— Ты всегда хранила мою фотографию?

— Ты был частью моей юности, Бен Стилмен.

— Я очень тронут. Мне бы и в голову не пришло, что тебе захочется забрать меня с собой, пускай даже в виде фото.

— Если бы я позвала тебя уехать со мной, ты бы не согласился?

— Не знаю…

— Ты мечтал стать журналистом. Сам создал школьную газету, постоянно записывал все происходившее в книжечку. Помню, ты хотел взять у моего отца интервью о его ремесле, но он тебя спровадил.

— Я все это позабыл.

— Хочу тебе кое в чем признаться, — сказала Вэлери, подойдя к нему ближе. — Когда тебя звали Беном, ты был влюблен в меня сильнее, чем я в тебя. Теперь, когда я смотрю на тебя спящего, у меня впечатление, что все наоборот. Иногда я говорю себе, что ничего не выйдет, что я не та женщина, какую ты хотел, что этого брака не будет, что ты меня бросишь… Ты не представляешь, как мне грустно от этих мыслей.

Эндрю шагнул к ней и крепко обнял.

— Ошибаешься, ты именно та женщина, о которой я все время мечтал, даже больше, чем о том, чтобы стать журналистом. Неужели ты считаешь, что я ждал тебя все это время только для того, чтобы бросить?

— А ты хранил мою фотографию, Эндрю?

— Нет, я слишком разозлился на тебя за то, что ты сбежала из Покипси, не оставив адреса. Но твой облик остался у меня здесь. — Он указал на свой лоб. — Он там всегда. Это ты не представляешь, как сильно я тебя люблю.

Вэлери пригласила его в операционную. Эндрю с отвращением покосился на окровавленные тампоны на линолеуме, потом подошел к хирургической тележке с инструментами всевозможных размеров и форм.

— Могу представить, какие они острые! — пробормотал он.

— Как бритва, — подтвердила она.

Эндрю взял двумя пальцами самый длинный скальпель и взвесил его на руке.

— Смотри не поранься, — сказала Вэлери и осторожно забрала у него опасный предмет.

Эндрю обратил внимание на то, как ловко она обращается со скальпелем. Умело повернув инструмент указательным и большим пальцами, она вернула его на место.

— Идем. Эти штучки еще не прошли дезинфекцию.

Подведя его к раковине на выложенной плиткой стене, она локтем открыла кран, нажала ногой на педаль, набрала в ладонь мыльный раствор и вымыла руки Эндрю, а заодно и себе.

— Хирургия — это так чувственно! — прошептал Эндрю.

— Все зависит от того, кто ассистирует, — ответила Вэлери.

Он удостоился объятий и поцелуя.

В кафетерии, в окружении полицейских, Эндрю вспомнил про Пильгеса, от которого ждал вестей.

— Ты чем-то озабочен? — спросила его Вэлери.

— Нет, на меня действует обстановка. Я не привык есть среди такого количества людей в форме.

— К этому легко привыкнуть, и потом, тот, у кого чиста совесть, здесь в большей безопасности, чем где-либо еще во всем Нью-Йорке.

— Это пока мы не увидели твоих лошадок…

— Я собиралась отвести тебя в конюшню, когда ты допьешь кофе.

— Это невозможно, я должен вернуться на работу.

— Трусишка!

— Оставим это до следующего раза, если захочешь.

Вэлери внимательно посмотрела на него:

— Зачем ты сюда приехал, Эндрю?

— Попить с тобой кофе, побывать на твоем рабочем месте. Ты же об этом просила, да мне и самому хотелось.

— Ты ехал через весь город только для того, чтобы доставить мне удовольствие?

— Не только. Еще чтобы ты меня поцеловала над тележкой с хирургическими инструментами — вот такое у меня представление о романтике.

Вэлери проводила Эндрю до такси. Прежде чем захлопнуть дверь, он вдруг спросил: